В Шторме - [23]

Но, как и Дуку, Скайуокер, разумеется, будет понимать, что делает Палпатин — обычная проблема с джедаями. Именно по этой причине было так полезно дать Вейдеру свободу действий. Прежде чем жизнь мальчика падет к ногам Палпатина, ее необходимо жестоко препарировать. И необходимо обеспечить Скайуокера кем-то, против кого он будет протестовать — врагом, на котором он сможет сконцентрировать свое упрямство и своенравие. И Палпатин должен сделать это так, чтобы всегда сохранять главенствующее влияние — тщательно направляя все внимание и энергию джедая в другое место.

Задача требовала огромного напряжения сил — тем лучше, но Палпатин никогда не верил в старт с единственного игрового поля, это было не в его природе.

Он снова ощутил на себе взгляд Джейд и, придав лицу нейтральное выражение, вернул мысли к более неотложным вопросам.

— Скажи им восстановить руку, — сказал он о врачах, указывая на перевязанную культю джедая.

— Сегодня вечером? — спросила Мара.

— Разумеется, сегодня вечером, — резко бросил Палпатин, раздражаясь, что ей нужно было спрашивать об этом.

— Рука нужна для… временного использования?

Он понимал, о чем она спрашивала, и понимал, почему.

Поэтому он улыбнулся ее осторожности, вознаграждая прямым ответом:

— Нет, моя дорогая, он останется здесь надолго — как мой гость. Позаботься, чтобы ему подобрали самое лучшее. Ничто меньшее не подойдет для моего нового джедая.

Он снова повернулся в сторону спящего и по-прежнему болезненного существа, сопротивляясь убеждению встряхнуть и разбудить его. Несомненно, когда оно проснется, оно сразу даст знать об этом.

— Мара, помести второе отделение моих гвардейцев за дверью вместе с дворцовой стражей — он более силен, чем я думал. Не должно быть никаких просчетов.

— Да, Мастер, — подтвердила она. — Но замок невозможно разрушить. Это место — тюрьма, он не…

Императору нужно было лишь чуть повернуться к ней, не потрудясь даже взглянуть, чтобы она немедленно замолкла.

— В ближайшем будущем ты останешься здесь, во Дворце, — продолжал он, словно она ничего не говорила. — С этого момента ты ответственна за его заключение — пока у меня не будет уверенности, что он останется там, куда я его поместил.

Это было азартной игрой — сделать Мару ответственной, когда действительно только Вейдер мог бы контролировать мальчишку. Но она была способной и преданной, и хоть вовлечение Вейдера и являлось существенной частью его большого плана, Палпатин не горел желанием держать Вейдера в такой близости к джедаю, пока у него самого не будет гораздо лучшего понимания ситуации.

Мара нахмурилась, сощурив в отвращении изумрудно-зеленые глаза — ей не нравились обязанности няньки, они были ниже ее достоинства. Особенно, когда у этого джедая не было никакого будущего, независимо от того, что утверждал сейчас ее учитель.

— Нет, не у этого, — улыбнулся Мастер ее мыслям, выглядя более живым, чем Мара видела его за многие прошедшие годы. — Этот продвинет мою Империю. Он станет всем, чем должен был стать его отец.

Морщась, она взглянула на Мастера.

— Ты не ощущаешь этого? — тон его был, как всегда, наполовину вызывающим, наполовину разочарованным.

— Я знаю, что он джедай, — сказала она.

Он засмеялся, забавляясь ее пренебрежительным выражением лица:

— Нет, дитя, он больше, чем просто джедай. Всё подчиняется могуществу Силы.

Испытывая теперь крайнее любопытство и зная, что Мастер почувствует его, она ждала пояснения.

— Его родовая линия по отношению к джедаям следующий эволюционный прыжок, моя дорогая, вызванный прямым вмешательством Силы — вне всего, что предполагали джедаи. Я удивлен, что Кеноби преподавал ему — видимо, он, в самом деле, находился в отчаянии.

Сузив в размышлении зеленые глаза, Мара холодно взглянула на покрытого кровоподтеками и ссадинами худощавого человека, пересматривая свое мнение о нем.

Палпатин улыбнулся, и нетерпеливое предвкушение окрасило его слова темным намерением:

— Я чувствую, что передо мной стоит грандиозная задача.

Он уже забыл острые ощущения от столкновения с достойным противником, с подлинной и непредсказуемой угрозой. Управление Империей бледнело в сравнении с этим.

Неспособный устоять он протянулся дрожащими пальцами к вискам мальчика; и это действие непроизвольно заставило вспомнить о его отце — о дне, когда он нашел того на Мустафаре, сожженного и искалеченного.

Он точно так же протянулся к нему тогда, чтобы проверить, что его новый ученик будет жить — не только физически. Если связь Энакина с Силой была бы слишком ослаблена ранами… что ж… как тогда Палпатин смог бы использовать его? Он просто ушел бы прочь, оставив мальчика гореть дальше. Тому, очевидно, не удалось поразить джедая, приходившего за ним, и, если его связь с Силой была бы существенно разорвана — как нередко бывало при таких предельно критических ранах — использовать его дальше не имело смысла.

Но этого не случилось. Энакин многое потерял, но его связь с Силой всегда была чрезмерно интенсивна — настолько, что он все еще обладал большей мощью, чем любой джедай. И у него появилась причина для ненависти; цель Энакина совпала с целью Палпатина, пусть и по другим мотивам — уничтожение джедаев. Действия Кеноби связали Энакина с Палпатином больше, чем все, что он мог сделать сам. Неспособность Кеноби завершить начатое — то ли от сострадательной слабости к другу, то ли от ненависти, питаемой предательством — дала Палпатину самый существенный инструмент, которым он когда-либо обладал. И он использовал его без раскаяния.