В шатре бедуина - [11]

Именно Мустафа сидел, покачиваясь, в седле, тайком вытирая лоб платком, с каждой минутой злясь все сильнее и сильнее, в то время как Амир легко правил конем, сохраняя превосходную осанку и трезвость мысли. Никакого уважения к Мустафе Амир не имел — он был всего-навсего серым кардиналом в нестабильной стране. После вчерашних откровений Амиру стоило многих усилий не выплеснуть на него всю свою ярость. Еще будет время. И пусть в тот день Мустафа познакомился с холодной надменностью — прерогативой королевской особы — он все еще не получил по заслугам.

Образ девушки с огромными синими глазами промелькнул в голове Амира.

Она спала, когда он ушел. Спала мертвым сном, и лицо у нее было слишком бледное. В предрассветной мгле ее лицо без единого грамма косметики выглядело юным и прелестным. Даже невинным. Ее пальцы даже во сне крепко обхватывали рукоять кинжала.

Эмоции захлестнули его с головой. Словно хищник на охоте, он жаждал крови ее обидчиков. Но к его гневу примешивалось и разочарование, и ощущение собственного бессилия. Чувства, которые он не испытывал с детства. Как бы он ни хотел снасти Кэсси Денисом, он был прикован к этому лагерю обязательствами. Опрометчивые действия поставили бы под угрозу и мирные переговоры, и ее безопасность.

Руки Амира судорожно потянули за вожжи, и конь перешел в галоп. Мустафа с опозданием последовал его примеру, подпрыгивая в седле, как мешок с картошкой, а не отважный предводитель вольного народа, коим себя мнил. Возбуждение вскипело в крови Амира, как только они завернули за гору и перед ними предстал лагерь. Вскоре он сможет избавиться — хотя бы ненадолго — от мучительной компании.

Он уверил себя, что возможность увидеть Кассандру тут ни при чем.

Сколько часов он лежал не сомкнув глаз и смотрел на нее, прослеживая взглядом водопад ее светлых волос, мягкую, как лепестки розы, кожу, подбородок, говоривший об упрямстве, и самый чувственный рот из всех когда-либо им виденных? Амир вынудил себя остановить поток этих мыслей, признав их за слабость. Он не культивировал слабость. С одиннадцати лет он должен был стать лучше, сильнее, жестче, чем его сверстники. Недостаточно было просто преуспеть — ему требовалось отличиться. Этот путь требовал абсолютной приверженности и решительности. Женщины в его жизни, хоть они и приносили ему радость, выполняли очень специфическую роль.

Он открыл рот, чтобы предложить Мустафе начать обсуждение после обеда, но тут раздался громкий крик.

Амир направил лошадь к лагерю, снедаемый тревожным предчувствием, и резким движением остановил ее у своего шатра, где двигались темные фигуры в плащах.

— Хватит! — сотряс ночной воздух приказ, и перед ним расступились.

Тем не менее борьба в шатре продолжалась. Две фигуры, большая и маленькая, сцепились. Фигурка поменьше сражалась как дьяволица, умело используя огромный вес соперника себе в преимущество. Но неуклюжий охранник в самый последний момент среагировал. Раздался стон боли и хриплый смех, и маленькая фигурка отклонилась назад.

— Отпусти ее. Сейчас же! — Амир слез с лошади и шагнул вперед как раз в тот момент, когда стражник занес мясистую руку с кнутом.

Ярость вскипела в венах Амира. Он перешел к действиям, нанеся сначала мощный удар в челюсть, затем в солнечное сплетение. Быстро, решительно, эффективно. Однако Амир сохранил достаточно самообладания, чтобы не нанести агрессору серьезных повреждений.

Это было труднее, чем он ожидал, — его так и тянуло задушить наглеца, тем самым отомстив ему за жестокость. Необходимость совершить акт возмездия за Кэсси струилась ревущим потоком в его крови. Мужчину было легко узнать. Именно он привел Кэсси в шатер во время пиршества. Тюремщик, при упоминании которого она вздрагивала. Человек, который оставил следы на ее коже.

Он притянул к себе Кэсси. Сомнения не было — это она. Кто еще имел смелость так отчаянно бороться с самым большим и жестоким стражником в свите Мустафы? Когда Амир привлек ее ближе, каждая частичка его существа подсказала ему, что он не ошибся — это Кассандра.

Как может женщина, которую он едва знал, быть такой знакомой? И дело не только в том, как идеально она вписывалась в его объятия, прильнув к нему, уткнувшись носом ему в шею и обхватив дрожащими руками за талию. Это было Что-то неопределенное, непривычное. Стремление защищать. Стремление утешить.

— Ты в порядке?

— Да… — Ее голос был хриплым вздохом, подорвавшим его самоконтроль.

Он почувствовал тепло ее тяжелого дыхания через тонкий хлопок одежды и притянул ее ближе. И тем не менее она стояла напрягшись всем телом, словно готовилась отразить еще одну атаку.

Эта женщина была безрассудно смелой.

— Почему ты покинула палатку? — Она знала, что вокруг стояли охранники. Что ее остановят, как только увидят.

— Было так поздно, и я подумала, ты не вернешься.

Вина была подобна удару под дых. Из-за него она вышла из палатки. Из-за него. Неужели она посчитала, что он ушел и оставил ее на Мустафу?

Оставшиеся всадники к тому моменту сгрудились вокруг них. Скорчившийся на земле стражник протяжно заскулил, как раз когда Мустафа спустился с лошади.