В сетях интриги. Дилогия - [13]
Тяжёлый штоф, брошенный чьей-то рукой, мелькнул над головами и врезался, словно метательный снаряд, в гущу матросов и гвардейцев, раскровенив двум-трём из них головы и лица своими острыми углами.
— Наших бить!.. Зубы береги! — кидаясь вперёд, обрушил Толстов ответный удар своего жилистого кулака на скулы первого попавшегося парня.
Свалка сразу приняла дикий характер. Бутылки и штофы полетели со всех сторон, со звоном разбиваясь о стены, о головы людей, раня многих кругом осколками. Столы, табуреты, скамьи — были опрокинуты и разбиты, куски от них пошли в дело, как оружие нападения или защиты. Фонари и плошки почти все были сброшены на пол, растоптаны ногами… Два-три фонаря, висящих повыше, уцелели, но их свет почти не озарял обширной горницы, и побоище кипело во тьме, отчего казалось ещё страшнее и грознее… Бабы, дети, забившись по углам, неистово кричали от страха, молили о пощаде, призывали Бога или извергали самые гнусные ругательства.
Пьяные, озверелые потаскушки сами кидались в драку, визжа, царапая, кусая, не чувствуя ударов, порою очень тяжких, почти смертельных, как будто ими овладели все бесы преисподней.
Видя, что через толпу не пробраться к дверям, многие кинулись к окнам, разбили их и старались уйти из опасной толчеи боя. Но небольшие, высоко от пола расположенные оконца с трудом пропускали фигуры, укутанные в кожухи и свитки…
— Убива-а-ают!.. На помочь!.. Караул, на помочь! — дико выкрикивал между тем Арсентьич, успевший при самом начале побоища выскочить из дверей, распахнутых им настежь.
Яковлев, давно предвидевший свалку, тоже успел заранее подобраться к дверям и теперь стоял на пороге, в просвете дверей, ожидая, что будет дальше.
Крики Арсентьича были не напрасны. Дозор как раз в это время показался из-за угла, и патрульные бегом кинулись к харчевне, миновали раскрытую дверь, остановились у порога, стараясь вглядеться и разобрать, что творится в этой тьме, полной каких-то теней, проклятий, стонов и отчаянной ругани…
— Стой смирно!.. Што за бунт! — что было силы окрикнул дерущихся старший дозорный. — Смирно, говорю!.. Колоть велю штыками… Стрелять будем!.. Да тьма тута кромешная… Гей, хозяин… Чёрт бородатый!.. Давай огню!..
— Несу… Даю!..
Арсентьич нырнул за стойку, нашарил там пару фонарей, зажёг в них сальные огарки и поставил на стойку. Стало гораздо светлее.
Свалка при первых окриках старшего невольно приостановилась. Противники так и остались, смешавшись между собою. Но солдаты первые отхлынули от мужиков, двинулись вперёд и стояли теперь почти лицом к лицу с патрулём. Дозорных было всего человек десять, а гвардейцев и матросов — втрое больше, и последние особенно возмутились вмешательством дозора.
— Энто што ещё за начальство! — первый окрысился Толстов. — Али своих не признал!.. Видать, недавно и приняли вас в Питер-городок, дрыгун кривоногих. А мы, тутошние, не больно пужливы… Спросил бы: «В чём причина?» А он: «Стрелять буду!»
— Ишь какой грозный! — заговорили солдаты-гвардейцы. — В своих-то да стрелять… Попробуй…
— Нету нам «свояков» тута… Где бунтуют, тамо и смирять приказано… Штобы тихо!.. — угрюмо, хотя и не так решительно отозвался старший дозорный. — Начальство и над нами, и над вами поставлено. Шебаршить не полагается… Расходись тишком… Не то погоним прикладами… Вот!..
— Што… и на вас кнутик пришёл… Осели… Воины… Али кишка тонка, не глотнёт куска! — с целью подзадорить матросов и солдат-гвардейцев стали посмеиваться парни, сознавая, что с кулаками и обломками мебели на дозор не пойдёшь, без помощи тесаков и матросских кортиков.
— Мы осели! — вскипел Толстов и за ним другие, самые бесшабашные или опьянелые более других. — Ни в жисть не уступим… Гей, вы, убирай ноги, пока целы… Проваливай, ты, дрыгун кургузый, и со всею калечью своей, с инвалидной командой… Не стрелишь небось. Гей, наши! Беги хто ни есть за подмогой… Казармы-то недалече!.. Мол, немцы на нас дрыгунов наслали… — отдал приказ семёновец, постарше годами, с нашивками, одному из своих. — Скажи: стрелять хотят нас, как собак, ни за што ни про што… На помогу зови!..
— Я мигом! — проскользнув за дверь, откликнулся посланный и исчез во тьме, где, казалось, назревало что-то тяжёлое, зловещее…
— Не смей уходить! — попытался было старшой дозорный остановить убегающего, но тот с крупной бранью оттолкнул помеху, и только топот его быстрого бега несколько мгновений звучал среди внезапно наступившей тишины…
Так затихает порою и природа перед сильным взрывом.
Взрыв не замедлил наступить.
— Беги, слышь, Пахом… — тревожно обратился старшой к одному из дозорных. — Бунт, мол… Не одолеть нам, мол… Как быть, мол… Сдоложи старшему начальнику… Знаешь, тут за площадью стоянка.
— Бегу! — отозвался Пахом и, грузно перевалив за порог, звякнув ружьём на ходу, тоже скрылся в ночной непроглядной тьме…
— Слышь… братцы… Лучше уж добром! — попытался обратиться к толпе старшой. — Уходи по домам али как там кому надоть… Мы заберём тех лишь, хто самый заводчик оказался… Ево вот… ево!.. — указывая на Толстова, на двух парней и на пожилого семёновца, пояснил патрульный. — А вы — разойдися… Не то хуже буде!..
В книгу вошли три романа об эпохе царствования Ивана IV и его сына Фёдора Иоанновича — последних из Рюриковичей, о начавшейся борьбе за право наследования российского престола. Первому периоду правления Ивана Грозного, завершившемуся взятием Казани, посвящён роман «Третий Рим», В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличскою, сбережённого, по версии автора, от рук наёмных убийц Бориса Годунова. Историю смены династий на российском троне, воцарение Романовых, предшествующие смуту и польскую интервенцию воссоздаёт ромам «Во дни Смуты».
Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков. Роман-хроника «Последний фаворит» посвящен последним годам правления русской императрицы Екатерины II. После смерти светлейшего князя Потёмкина, её верного помощника во всех делах, государыне нужен был надёжный и умный человек, всегда находящийся рядом. Таким поверенным, по её мнению, мог стать ее фаворит Платон Зубов.
Исторические романы Льва Жданова (1864 – 1951) – популярные до революции и еще недавно неизвестные нам – снова завоевали читателя своим остросюжетным, сложным психологическим повествованием о жизни России от Ивана IV до Николая II. Русские государи предстают в них живыми людьми, страдающими, любящими, испытывающими боль разочарования. События романов «Под властью фаворита» и «В сетях интриги» отстоят по времени на полвека: в одном изображен узел хитросплетений вокруг «двух Анн», в другом – более утонченные игры двора юного цесаревича Александра Павловича, – но едины по сути – не монарх правит подданными, а лукавое и алчное окружение правит и монархом, и его любовью, и – страной.
В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличского, сбереженного, по версии автора, от рук наемных убийц Бориса Годунова.
«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».А. С.
Ценность этого романа в том, что он написан по горячим следам событий в мае 1917 года. Он несет на себе отпечаток общественно-политических настроений того времени, но и как следствие, отличается высокой эмоциональностью, тенденциозным подбором и некоторым односторонним истолкованием исторических фактов и явлений, носит выраженный разоблачительный характер. Вместе с тем роман отличает глубокая правдивость, так как написан он на строго документальной основе и является едва ли не первой монографией (а именно так расценивает автор свою работу) об императоре Николае.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
В романе князя Сергея Владимировича Голицына отражена Петровская эпоха, когда был осуществлён ряд важнейших и крутых преобразований в России. Первая часть произведения посвящена судьбе князя, боярина, фаворита правительницы Софьи, крупного государственного деятеля, «великого Голицына», как называли его современники в России и за рубежом. Пётр I, придя к власти, сослал В. В. Голицына в Архангельский край, где он и умер. Во второй части романа рассказывается о детских, юношеских годах и молодости князя Михаила Алексеевича Голицына, внука В.
Роман популярного беллетриста конца XIX — начала ХХ в. Льва Жданова посвящён эпохе царствования Петра Великого. Вместе с героями этого произведения (а в их числе многие исторические лица — князь Гагарин, наместник Сибири, Пётр I и его супруга Екатерина I, царевич Алексей, светлейший князь Александр Меншиков) читатель сможет окунуться в захватывающий и трагический водоворот событий, происходящих в первой четверти XVIII столетия.
Великие князья Московские Василий 1 (1389–1425) и Иван III (1462–1505) прославились военными победами, заключением выгодных политических соглашений, деятельным расширением пределов Московского государства. О времени, когда им довелось нести бремя государственной власти, и рассказывает эта книга.Событиям XIV века, когда над Русью нависла угроза порабощения могучей азиатской империей и молодой Василий I готовился отбить полчища непобедимого Тимура (Тамерлана), посвящен роман «Сон великого хана»; по народному преданию, чудесное явление хану Пресвятой Богородицы, заступницы за землю Русскую, остановило опустошительное нашествие.
Интересен и трагичен для многих героев Евгения Карновича роман «Придворное кружево», изящное название которого скрывает борьбу за власть сильных людей петровского времени в недолгое правление Екатерины I и сменившего ее на троне Петра II.