В саване нет карманов - [9]

– Как вы?

– Прекрасно… все хорошо.

– Вот и славно, – произнесла она, улыбаясь. – Может, предложите мне сесть?

– Конечно, извините меня. – Долан подошел поближе и пододвинул кресло. – Пожалуйста.

– Спасибо… Что с вашим лицом?

– О, – смутился Долан, потирая короткую щетину, – кажется, я не побрился сегодня утром.

– Я совсем не о том. – Майра покачала головой. – Я имею в виду это. – Она наклонилась и коснулась его щеки пальчиком. – Прямо здесь.

– Кажется, синяк. Наверное, треснулся обо что-то.

– А так похоже на след укуса, – невинно сказала Майра. – Хотя вы, естественно, не позволяете женщинам кусать себя, не правда ли?

Долан вспыхнул, чувствуя легкий дискомфорт…

– Приятное местечко, – констатировала Майра, осматриваясь. – Мой стол – вот этот?

– Ваш стол?

– Ну да. Я же собираюсь помочь вам…

– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

– Она вам очень понадобится, по крайней мене на первом этапе, – убежденно сообщила Майра. И добавила: – Кажется, вы еще не вполне осознаете, в какую схватку ввязываетесь.

– Не надо меня пугать, – сказал он, улыбаясь. – Я не в том положении, чтобы нанимать кого-либо на работу. И вчера я говорил об этом. У меня нулевой бюджет. Так что всю письменную работу я собираюсь делать самостоятельно.

– Вкладывая весь энтузиазм?

– А как же.

– И сосредоточенную ненависть?

– О нет. Никакой ненависти. Разве что чувство справедливости.

– Самая приятная парочка, – улыбнулась Майра, чуть приоткрыв красные-прекрасные губы. – Пусть они с вами и остаются. Поддерживайте их. Энтузиазм и чувство справедливости вам очень-очень пригодятся.

– Кто вы? – спросил внезапно Долан, вновь ощутив тайную дрожь.

– Ну, я Майра, – чуть недоуменно протянула она.

– Знаю, что вы – Майра. Откуда вы?

– Из Нью-Йорка. Здесь я всего пару месяцев.

– А с Бишопом как познакомились?

– Его друг из Нью-Йорка передал со мной письмо. Вот как я с ним познакомилась. Почему это вас так интересует?

– Черт возьми, не знаю, – признался Долан, упорно глядя в окно. – Мне никогда не хотелось узнать о той или иной женщине побольше. Обычно я схожусь и расхожусь с ними не задавая вопросов. Но сейчас все по-другому. Это, черт возьми… необычно и забавно: насчет вас и меня. – Долан обернулся и посмотрел на нее. – Чертовски забавно.

– Наконец-то вы осознали…

– Я понял это вчера, когда мы впервые встретились. Вы знаете, что у меня крутилось в голове с тех пор?

– Конечно знаю. Вы думали о не выпитой мною чашечке кофе и еще о том, как это повлияет на ваше будущее.

– Именно так, – подтвердил Долан, больше не удивляясь тому, что Майра облекает его собственные мысли в слова.

– Примерно то же самое занимало и меня, – спокойно продолжила Майра. – Вчера мне это казалось странным, но таково было впечатление от первой встречи с вами. Мы считаем странным то, чего не понимаем. Простой пример. Некто останавливается купить газету в вестибюле здания своего офиса. Этот некто прежде никогда не покупал здесь газету. По пути на работу он встретил дюжину разносчиков с той же самой газетой, но не купил. В вестибюле же, по необъяснимой причине, он покупает газету и пропускает лифт. А в том лифте ехала его суженая или деловой партнер, который мог предложить ему сделку на миллион долларов. Или – лифт падает, и все при этом погибают. Но этот человек останавливается, чтобы купить газету – нечто, чего никогда не делал раньше. Вы понимаете, почему он это сделал?

– Нет, – сказал Долан, – не совсем.

– Тогда давайте о том, что случилось с нами. Вчера я не остановилась, чтобы выпить свою обычную чашечку кофе.

– Хотел бы я знать, – сказал Долан, – это плохо для вас и хорошо для меня или плохо для меня и хорошо для вас.

– Меня это тоже интересует, – созналась Майра. – Но при любом раскладе я иду с вами. Когда приходить завтра утром?

– Но я…

– Когда вы будете здесь?

– Около девяти, но…

– Тогда и увидимся, Майкл Долан, – перебила его Майра, встала и вышла, не оборачиваясь…

Весь день Долан работал и засиделся допоздна, планируя макет журнала, придумывая заглавия рубрик и подбирая литературный материал для «Главной колонки», которая получалась весьма схожей по стилю с «Городскими разговорами» в «Нью-йоркере», однако мысли о Майре Барновски все всплывали и всплывали в сознании. Долан отчаянно пытался оставаться рассудительным, но все думал о ее красных-прекрасных губах, и тогда в тексте вылезали ошибки, и приходилось с проклятиями возвращаться к пишущей машинке. Майкл ненавидел неряшливые экземпляры и, если на странице оказывалась хоть одна опечатка, вынимал лист и начинал все снова. Наконец к вечеру он сдался, решив, что закончит работу утром, а хороший старт и так получился. Теперь надо пойти домой и поспать, потому что они с Эйприл провели колдовскую ночь на пленэре у ручья, в лунном свете, обнаженные; колдовская ночь, правда зверски хотелось спать.

– Это пройдет, – сказал он сам себе о Майре, спускаясь вниз к машине. – Завтра я уже привыкну к этой даме и тогда смогу работать.

Он добрался до дома, большого трехэтажного здания, которое делил с четырьмя молодыми живописцами, многообещающим беллетристом и асом Германской войны, поднялся к себе и проспал час.