В России жить не запретишь - [30]

* * *

– Долго мы будем играть в молчанку? – недовольно осведомился Конягин, утомившийся быть объектом пристального изучения хозяина квартиры.

– Ваше предложение очень смахивает на авантюру, – сказал Бондарь. – На сомнительную авантюру.

– Дело государственной важности не может быть авантюрой.

– Еще как может. Особенно, если человек, толкующий о делах государственной важности, предпочитает действовать не по официальным каналам, а частным образом. К тому же не вполне трезвый человек.

– А ты наглец, капитан, – восхитился Конягин.

Бондарь отрицательно качнул головой:

– Я не наглец, просто предпочитаю прямо говорить, что думаю. Даже если мой собеседник представляется генералом или маршалом.

Стул под поменявшим позу Конягиным негодующе взвизгнул.

– Я действительно генерал, и я действительно заместитель начальника штаба округа, – заявил он. – Ты можешь удостовериться в этом, как только согласишься вылететь со мной на место событий. Надеюсь, поданный для нас двоих самолет убедит тебя больше, чем предъявленные тебе документы?

– Я тоже надеюсь, – сказал Бондарь. – А еще я надеюсь, что за штурвал самолета сядете не вы лично. Не хотелось бы мне по пьяной лавочке в какой-нибудь нью-йоркский небоскреб врезаться.

Конягин пропустил подначку мимо ушей, во всяком случае, никак на нее не отреагировал.

– Это значит «да»? – напористо спросил он.

– Это значит, что человеку вашего положения как-то несолидно уклоняться от ответов на задан– ные вопросы. Если вы начинаете темнить в самом начале, то что будет дальше?

– Ты о чем, капитан?

Бондарь усмехнулся:

– На моей памяти всего один случай, когда генерал снизошел до того, чтобы осчастливить меня личным визитом. Но то был совсем другой генерал, и он явился ко мне не под хмельком.

– Я приехал к тебе прямо с поминок, – глухо сказал Конягин. – Сегодня хоронили самого близкого мне человека. – Его левый глаз коротко дернулся и застыл на манер стеклянного. – На похороны я не успел, но несколько чарок за упокой души единственной внучки опрокинул, было дело. В чем я еще должен отчитаться перед тобой, капитан?

– Вы мне ничего не должны, товарищ генерал. Я вам – тем более.

Бондарь произнес эти слова намеренно жестким, даже грубоватым тоном. Не кисейные барышни беседуют – офицеры из серьезных ведомств. И тема разговора у них серьезная, тут не до сюсюканий, не до взаимных расшаркиваний. Какое кому дело до чужих похорон? Они оба пока что живы, и каждый преследует на этом свете свои цели.

– Хорошо сказано, – проворчал генерал. – Тут ты абсолютно в точку попал, капитан. Никто никому ничего не должен. Мое дело предложить, твое право отказаться. Родина без нас не пропадет, не сумеем подсобить мы, другие найдутся.

Он сделал вид, что собирается встать, и Бондарь отлично видел, что это лишь уловка, но, злясь на себя, не удержался от вопроса:

– Почему вы обратились ко мне? Насколько мне известно, ваше главное разведуправление пока что не расформировано.

Генеральское седалище вернулось на место.

– Да пойми ты, капитан, не имею я права вдаваться в такие подробности. Задание в общих чертах тебе известно: в руки полевого командира по кличке Черный Ворон попали документы, которые могут быть использованы против нас. В штабе очень хотят вернуть их обратно, но без лишней помпы, негласно. Если поручить операцию армейскому спецназу, то информация может просочиться к боевикам, а мы не должны дать им ни одного шанса перепрятать компьютер.

– В вашем штабе сидят предатели?

– Предатели не навешивают на себя соответствующие таблички, – напыжился Конягин. – Конкретно я не подозреваю никого, но сейчас ни на кого положиться нельзя, абсолютно ни на кого.

– Поэтому-то вы и обратились к человеку, которого в первый раз видите? – саркастически спросил Бондарь.

– Я обратился к человеку, который никоим образом не может слить информацию заинтересованным лицам, – парировал Конягин. – К офицеру из чужого ведомства, да. Но к надежному, проверенному офицеру.

– Проверенному кем?

– Константином Кардашем. Помнишь такого?

Бондарь кивнул:

– Прошлый год. Севастополь. Совместная операция Минобороны и Федеральной службы безопасности. Такое не забывается.

Конягин перевел дух:

– Слава тебе господи!

– Давайте не будем вмешивать господа, – поморщился Бондарь. – Людям нашей профессии мистика ни к чему.

– А мистика здесь ни при чем. Я исхожу из чисто практических соображений. Ты человек порядочный, значит, довериться тебе можно. – Конягин принялся загибать пальцы. – В чине старлея бывал в Грозном, язык и специфику Чечни знаешь не понаслышке. Плюс ко всему – оперативник, а не канцелярская крыса. То есть и снайпер, и боец, и специалист по выживанию, и врач, и сапер…

– И общественник, и хороший семьянин, – перебил увлекшегося генерала Бондарь. – Не надо эту бодягу разводить. Мне прекрасно известно, что представляет собой специалист моего класса. Но я также знаю, что таких в Главном разведывательном управлении всегда хватало. Выбирай любого отставника.

– Ошибаешься, капитан, – возразил Конягин. – Большинство армейских спецназовцев, уйдя в отставку, в таких структурах прописались, что связываться с ними просто опасно. Киллеры, антикиллеры – у них своя обедня, а у нас, военных, своя. Нынешних ветеранов разговорами о долге и чести не проймешь.