В роли себя самой - [9]

Но как Ефремов играл эту крохотную роль! Как всегда, снимался дубль за дублем, десять дублей или больше, и каждый раз Олег Николаевич был разным то страшным, то жалким, то как бы ждущим какого-то спасения, то еще каким-то таким, что мне и сейчас трудно выразить словами. Но ведь не обязательно выразить, чтобы понять. А его героя каждый раз именно можно было понять. То есть одновременно понять то, что профессионально показывал своей игрой артист, и понять, сочувствуя и сопереживая его персонажу.

Он был другим и снова другим, но всякий раз настолько достоверным, что я не могла не соответствовать его образу, как погода соответствует календарю - в январе идет снег, а в апреле он тает. Соответствие с моей стороны было невольным, интуитивным и непосредственным: я то пугалась, то жалела творимый Ефремовым образ как "настоящего" человека, не разделяя актера и роль. Но вот после третьего-четвертого дубля мое партнерское соответствие стало уже вполне сознательным. Детская мысль работала примерно так: Олег Николаевич - замечательный человек и профессиональный актер, и раз он все время делает что-то новое, то и я должна пробовать так же.

Вот так все шло - и понемногу, и большими бросками, прорывами. Завершились съемки, начался показ. Название фильма приобрело обобщенный смысл. Это и по сей день мне очень приятно. Значит, не просто случайно получилось кино, а была задача - и она была выполнена. Тогда было такое прекрасное время, когда задачи стояли большие. И я считаю так: то, что мое детство прошло в этом,- именной подарок судьбы. Сценарий, роль, такие люди в фильме вместе со мной - и именно тогда, когда все так жадно впитывалось, само собой ложилось на благодатную почву.

Случилось так, что мое детство не было детством. Это плохо? Да, все, наверное, согласятся с тем, что в одиннадцать лет внезапное пересаживание в атмосферу взрослых занятий, проблем и интересов, не могло произойти без всякого ущерба для складывания развивающейся души и характера. Но в то же время за это я получила такую компенсацию, какую трудно было бы придумать отвлеченному представлению о моей возможной будущей судьбе. Я увидела выдающихся людей, замечательных, исключительно богатых духовно. Я увидела их в ситуации, которая давала мне права почти на равенство с ними, ведь я работала, как и они. Я по воле случая избежала необходимости быть в зависимости от того, кто учит, формирует и воспитывает, с кого берешь пример, и, что особенно важно, пример яркий, впечатляющий, так много значащий для тебя. Я вполне отдаю себе отчет в том, что мне выпала просто уникальная, единичная возможность и видеть достойные примеры, и свободно подражать им. От этого родилась и стала расти постоянная, на всю жизнь, сознательная ответственность: если мне кто-то нравится из находящихся рядом со мной людей, я должна постоянно себя проверять - соответствую ли я занятому месту, чтобы не просто так его занимать. Если не соответствую, то мне надо обязательно дорастать до заданного уровня, положить на это все возможные силы и дорасти.

Я трудоголик. Я люблю работать. Это определилось с первой моей картины, съемки которой были для меня каторжной работой. Съемочные условия - вещь вынужденная, но внутри меня, видимо, была заложена определенная готовность к ним. Наверное, все-таки она вправду заранее во мне была, иначе вряд ли можно было в одиннадцать лет выдержать вот такой распорядок жизни.

Каждое утро меня будили в семь часов, еще затемно,- зимой же в основном снимали. Та зима, в 1964 году, была жутко холодная. К девяти часам меня привозили на "Мосфильм". Там, в этих холодных подвалах, переодевали и на улицу, сниматься. В договоре было написано, что рабочий день для ребенка не превышает четырех часов. Но ребенок был свой (дедушка - второй режиссер), и съемки шли как положено, по-взрослому - все восемь часов. Плюс еще час на обед, час на поездку туда, на съемочную площадку, и час обратно, плюс переодевание. Выезжая в восемь часов утра из дома, я возвращалась в пять-шесть вечера в состоянии полудремы от усталости и совершенно окоченевшая. Обычно к тому времени меня ждала ванна. Помню, что при полном парфюмерном дефиците у нас в стране все время в продаже была пена для ванн, один-единственный вид и сорт - "Бодусан". И до сих пор у меня ощущение мороза связано с хвойным запахом этой пены, в которую меня опускала мама. Полчаса я дремала, оттаивая в "Бодусане", потом меня вынимали, кормили и гнали опять на улицу. Не гулять, а по педагогам, которые днем все работали в той школе, где я училась до 11 лет. Учителя проходили со мной школьную программу, за уроки платил "Мосфильм". Так я получала среднее образование в Москве, потом в Ленинграде, в Ужгороде. До девяти вечера я шастала по ближайшим окрестностям, с урока на урок. Стараясь учить на совесть, учителя меня все-таки и жалели, и поддавались необычной ситуации: одно дело урок в классе и для класса, и совсем другое - внеплановые домашние занятия с "актрисой-малолеткой". Так что в смысле учебы мне удавалось немного облегчить свою участь. Особенно, когда учительское чувство долга уступало простому человеческому любопытству: а кто жена у такого-то? а правда ли, что та и тот разводятся? а правда, что она уходит к этому, который... да-да, ну, в этом фильме? В условиях острого дефицита информации об артистах, о всех знаменитых личностях я была ценным кладезем сведений, чем и пользовалась, конечно, сокращая для себя время диктантов и ответов по истории с географией. Наконец после этого всего я оказывалась дома и хотела только одного: спать. Как загнать ребенка в постель - такой проблемы у моих родителей не было. С утра все начиналось сызнова. Весь день - съемки, весь вечер - учеба. Раз в полгода я сдавала экзамены, по их результатам переходила из класса в класс - даже за один год умудрилась кончить сразу два класса, девятый и десятый. "Школьные годы чудесные" - кто бы спорил, только не я. Конечно, чудесные, но, слыша этот вальс Дунаевского, как же я иногда жалею, что не у всех они школьные.