В роли себя самой - [25]

Я потом пришла к выводу, что такие условия, такая атмосфера были еще одной ошибкой. Обучая нас в ожидании одного пути, нас не подготовили к другому, гораздо более реальному. Мы провели время в прекрасной детской, где были закрыты от сквозняков все двери, где было полно мягких игрушек. А потом, за вдруг открывшимися дверями, сразу оказался совсем другой мир. Очень многие талантливые выпускники теперь упущены безвозвратно, потому что не у каждого, у кого есть талант, есть к тому же твердые выносливые плечи и надежный хребет.

Частью всего обучения должно бы быть обучение тому, как свой талант отстаивать. А всего бы лучше - всем нам наконец разобраться, как вообще правильно понимать это слово "талант".

На учебу в школу-студию принимают тех, кто хорошо читает басню, стихи, прозаический отрывок и хорошо выглядит. Или ярко выглядит - как-нибудь смешно, характерно, оригинально. У кого сразу заметна внешняя яркая индивидуальность. Но на отборе не стараются во что бы то ни стало докопаться до того, как человек жаждет сюда попасть. А значит, основной принцип отбора небезупречен! Если человек жаждет учиться - он может. Случается, что он лишь сейчас, сию минуту, покамест не смог раскрыть себя. Но за это он был невозвратно отброшен прочь, отвергнут. А он-то как раз в принципе может. Если в таком человеке работает некий внутренний двигатель, энергия желания - то эти ресурсы обязательно продвинут желание к возможности. Педагогам же, чтобы научить наверняка, надо создать ситуацию, когда обучаемый хочет научиться - не якобы хочет, а взахлеб, до нетерпеливой дрожи.

Я понимаю, что моя теория спорна. Отдаю себе отчет в том, что отбор абитуриентов - проблема вечная, как в творческих, так и в обычных вузах, и заявлять, что именно я предлагаю беспроигрышный способ ее решения - это что-то даже худшее, чем простая самонадеянность. Но если не искать новых путей, то вряд ли они сами лягут нам под ноги.

Итак, надо бы всеми силами искать в поступающем заинтересованность и жажду состояться. Если они есть, то тогда уже свое слово скажет талант в его истинном значении. А пока что, говоря о таланте, мы на самом деле говорим об одаренности, о готовой способности и умении хорошо читать вслух художественный текст, выразительно рассказывать басню, передавать настроение стихотворений или копировать заданную манеру, штрихи поведения других людей. Но повторяю: это только одаренность, это - фора, кому-то из абитуриентов заранее данная. Не всегда ее хватает надолго, а потому она вовсе не главный критерий.

Талант - желание, энергия. Если одаренность и талант даны одновременно, то это идеальный вариант. А если порознь, то талантливый на своем пути обязательно обгонит одаренного, раньше или позже. О себе я могу сказать наверняка, что я в этом смысле была талантлива. И справедливость требует признать, что при этом - менее одаренна, чем многие. Не эта ли разница создала мне столько проблем, что я решаю их до сих пор?

Но не могу не решать. Ведь есть серьезные предложения, чтобы мне в свою очередь заняться преподаванием. Что означает: отбирать, влиять, решать чужую судьбу в какой-то мере. Взяться за это я не смогу, не покушаясь на традицию. Даже больше - на семейную традицию.

А в этом смысле МХАТ до сих пор - семья. Семью, где ему расти, ребенок не выбирает. И не принято давать детям сравнивать, допускать мысль, что другая семья в чем-то лучше. Семейный круг должен быть замкнутым. Он, наверное, по своему определению не может быть другим.

Александр Блок писал в поэме "Возмездие":

И заколдован был сей круг,

Свои словечки и привычки,

Над всем чужим всегда кавычки

И даже иногда испуг.

Очень точно, если соотнести этот образ с атмосферой МХАТа. Там - шоры на глазах, там - отрицание всего не нашего, другого. А молодому поколению, любому, только дай возможность что-нибудь поотрицать, от чего-то демонстративно отвернуться. Тем более, когда есть что хвалить. А оно было, еще бы: лучший театр всех времен и народов...

Как я ни чувствовала постоянное недоумение по поводу своего ученического состояния, но все равно оставалась вместе с остальными, которые без перерыва варились в своем собственном (но по мхатовскому рецепту) соку. Этому дополнительно способствовал режим наших занятий. Кроме полного набора общеобразовательных гуманитарных предметов, была масса специальных: мастерство, речь актера, сценодвижение, танец бальный и современный, фехтование, верховая езда (кто может - и вождение) и так далее. А поскольку обучением по спецпредметам занимались актеры МХАТа, то студентам все время приходилось подстраиваться под их график, в котором большее место занимали репетиции и спектакли.

С половины девятого утра до одиннадцати вечера наше время принадлежало не нам, а МХАТу. Такое было расписание. Ведь наш преподаватель, артист, мог прийти и вести занятия после спектакля или отыграв первый акт. Поэтому мы находились при театре целый день, учились с большими промежутками, которые проводили когда где - главным образом в кафе "Шоколадница" на Пушкинской улице. Напротив был пивной бар, где тусовалась мужская часть курса. Для постороннего глаза и там и там мы растворялись в общей массе, ведь каждый курс школы-студии - это от силы тридцать человек. Но сами мы чувствовали свою обособленность, замкнутость на себе. Как я уже сказала, это прививалось как исподволь, так и специально. И обрамлялось по очень жесткому трафарету, свято налагавшемуся на обучение будущих артистов.