В родных местах - [6]

— Подождите, — недовольно проговорил Лисовский. — Надо проверить, нет ли здесь немцев.

— В такой-то деревушке, — возразил Василий.

— Это село.

— Откуда ты взял?

— Мы возле кладбища проходили. Там богатые памятники. И церковь. Да и дороги везде широкие, возле деревушек не такие. Командир! — каким-то презрительным голосом позвал Лисовский. — Пойду-ка я. И давай еще кого-нибудь. Посмотрим.

«Он прав, — подумал Чудаков, которого покоробил презрительный тон Лисовского. — Кого же еще направить, Ваську?»

Поеживаясь от сырости, прижимаясь друг к другу, мучительно долго ждали разведчиков, каждый думая о своем. Или, может быть, только казалось, что долго.

«Найдут ли они нас? — с тревогой думал Чудаков. — А стрелять… Может, и в самом деле немцы близко. Тьма, хоть глаз выколи. Оно и хорошо, что тьма».

Весна вспоминал жену, дочку. Содрогнулся, подумав, а что, если его деревню захватили немцы? Уж лучше не думать, от дум таких ни ему, ни им не легче.

Самые легкие — что те пушинки — мысли были у Коли Коркина: «Пельмешков бы теперь, этак тарелочки две навернуть. Таких, как тетка Маня стряпает. С молочком. А после — на перинку». Коля забавлял ребят своим новгородским говором. Даже думая о чем-либо, Коркин мысленно окал: «Хо-ро-шо дома-то. Молочко парно. Оладышки. И в ого-ро-де всего полно. Кроватка мягка».

Послышались шаги, приглушенные голоса. Лисовский и Василий кого-то тащили.

— Пошли в хлев, — задыхаясь, сказал Лисовский. — Давайте свет.

Чудаков носил с собой свечку.

Хлев с низким прогнившим потолком, но просторный и целый. Мечущееся красноватое пламя осветило бескровное вытянутое, какое-то совсем чужое, не российское лицо немецкого солдата, молоденького, почти ребенка, который неподвижно лежал сейчас на полу.

— Васька, закрой окошко спиной, — сказал Лисовский.

Чудаков на мгновение онемел: он не ожидал, что Лисовский и Василий приволокут немца. Потом спросил, не без тревоги:

— Здесь немцы?!

Лисовский и Василий не ответили.

— Где вы его взяли? Васька!..

Даже при слабом свете свечи было заметно, что Коркин побледнел и напрягся.

На губах Василия усмешка. Он коротко сообщил: в селе уцелело несколько домов, все — на отшибе, за оврагом. Свет только в одном доме, остальные полуразрушены и вроде бы пусты. Лисовский заглянул в окошко и увидел двух немцев, они что-то ели и пили. Один из немцев поднялся и вышел во двор.

— Может, до ветру иль перекурить. Попер прямо на Лисовского, ничего в темноте-то не видно. Ну, а Лисовский возьми да и закрой ему лапой хайло. А я пособил. Ноги попридержал. Что мне оставалось делать. И вдарил разок, другой, чтоб не дергался. Я б потихоньку ушел оттуда, не связывался бы, а Лисовский шепчет: «Жалкий трус! Скотина!» Ну, как тут?..

Бойцы с любопытством разглядывали немца.

Нервно зевая и подхалимски часто хлопая глазами, пленный что-то торопливо говорил.

— Сколько вас в этой деревне? — крикнул Чудаков.

Пленный попятился, не отрывая взгляда от всклокоченной бороды Лисовского, больше он ни на кого не смотрел.

— Чего это он зевает? — хихикнул Коркин, но хихиканье у него получилось какое-то жалкое. — Не выспался.

Ему ответил Василий:

— Вот как поймают фрицы, тоже зевать будешь.

Тут, к удивлению красноармейцев, Лисовский заговорил на немецком языке, сбивчиво, неуверенно, повторяя слова, но заговорил.

— Ну!

На губах немца то появлялась, то исчезала робкая, дрожащая улыбка, образуя возле рта мелкие горестные морщинки.

— Это шофер, — сказал Лисовский. — А в доме есть еще один — ефрейтор. И женщина какая-то. Трудно… разобрать. Видно, наша женщина. Продукты… Автомат. Они застряли… с машиной что-то. Так я понимаю его. Должны уехать утром. Все!..

«Где он научился по-немецки», — подумал Чудаков и спросил: — Ты что хочешь делать?

— Надо взять второго.

— Но ведь близко немцы.

— Надо уходить! — вскричал Коркин.

— Убегай, дорогой! — Лисовский повернулся к Чудакову: — Немцы где-то далеко. Он говорит, что далеко. А эти застряли. Подстрелим второго в окошко — и конец делу. Так и так начали уж. Куда мы сейчас пойдем. Все мокрые. И целый день не ели. А у них там продукты. И автомат…

«До чего все же легкомысленный, — подумал Чудаков. — Ведь их там могло быть не два, а двадцать».

— А этого немчика придется кончить, — сказал Лисовский. — Куда мы с ним?

Весна и Василий угрюмо молчали. Коркин согласно закивал головой. Чудаков нахмурился: «Убить. За что? Шофер, мальчишка…» Все в душе Ивана поднялось против этого. Взять и просто так убить, как клопа, таракана.

— Пусть лежит.

Они еще некоторое время решали, как быть, спорили, потом связали пленному руки, и Чудаков сказал:

— Никуда он не денется, пусть лежит.

Пошли. Впятером. Дождь совсем разошелся, шебаршит, булькает, хлюпает под ногами, и в звуках этих что-то тревожное, чужое.

Пиджак, рубаха и брюки у Чудакова промокли насквозь, стали узкими и тяжелыми; по спине к пояснице стекают бойкие струйки.

«Пожалуй, зря идем, — пожалел Чудаков. — А вдруг их много там. Может, фриц соврал. И черт угораздил Лисовского напасть на этого немца. Сейчас они, пожалуй, его хватились…»

Он заметил, что чувствует какую-то неуверенность перед Лисовским. Только перед ним.