В разгаре лета - [7]

"Опель" тесноват для нас и нашего оружия. Никак не eдается пристроить винтовки так, чтоб они не мешали. Укладываем их и вдоль и поперек, но сидеть все равно неудобно, да влезать и вылезать тоже. В случае нападения здорово можно влипнуть. Столько времени ухлопаешь, пока выберешься сам и выудишь потом свою винтовку. А тут еще пограничники предостерегают нас, что возможны неожиданности. В лесах, случается, стре ляют и даже захватывают машины. Ездить по шоссе стало совсем небезопасно, особенно в Южной Эстонии, Проклиная тесноту "опеля" и длину винтовок, мы в конце концов кое-как усаживаемся. Я вынимаю из кармана гранаты и укладываю их у заднего окошечка.

Выезжаем мы ночью, и я не успеваю узнать, в чем именно состоит наше задание. Знаю лишь то, что конечный пункт маршрута - Латвия и что поедем мы через Тарту и Валгу. Мы должны вступить в контакт с фронтовыми частями Красной Армии. Наверно, мы являемся особой группой по установлению связи или сбору информации. Это заставляет задуматься. Неужели немцы и в самом деле подходят уже к границам Эстонии? Иначе зачем она вообще нужна, такая особая группа?

Нийдас, видимо, тоже озадачен и говорит:

- Во времена Суворова катали из конца в конец курьеры, в двадцатом веке есть вроде и радио, и телефон.

- Диверсанты перерезают телефонные линии, - объясняет Руутхольм.

- Шутки ради нас бы не послали, - вмешиваюсь и я.

Немного погодя Нийдас опять принимается за свое:

- Видать, не доверяют донесениям отступающих частей.

Я не совсем понимаю, к чему клонит Нийдас.

- Никогда бы не подумал, что немцы так глубоко проникнут на нашу территорию, - продолжает Нийдас. - Никак не возьму этого в толк.

- Я тоже, - честно признается Руутхольм,

Я возражаю:

- Ну, не вечно им наступать, фашистам. Нийдас соглашается:

- Само собой. Но мы с самого начала могли бы дать отпор посильнее. Прямо страшно заглядывать в газеты.

- Отступать тяжелее, чем наступать.

Но эти слова политрука кажутся нам пустым мудрствованием.

До Тарту мы едем в составе небольшой автоколонны. Бойцы другого истребительного батальона везут в город Таары* оружие, в котором очень нуждаются и тамошние батальоны, и советский актив. Впереди всех тарахтит Коплимяэ и еще один мотоциклист, за ними - наш "опель", потом - два грузовика с винтовками, пулеметами и патронами, а в конце - еще одна легковая. Едем довольно медленно: на извилистом Пийбеском шоссе не очень-то разгонишься в темноте, да еще с прикрытыми фарами, к тому же скорость грузовиков вообще невелика.

* Таара - бог древних эстонцев. Город Таары - Тарту.

Ничего не происходит. Пограничники явно преувеличивали.

Политрук разговаривает с моряком по-русски. Но настоящего разговора не получается, и Руутхольм не очень-то владеет языком. Да и лейтенант, видно, не из разговорчивых. А вообще-то он симпатичный. Вроде бы стесняется, что разговор с ним стоит нам таких усилий.

Раза два мы останавливаемся: у первого грузовика дурит мотор, и его отлаживают больше часа. Коплимяэ затевает разговор с водителями, Нийдас предпочитает ходить вокруг своей машины. По его словам, она тоже не ахти. Клапаны стучат, зажигание не отрегулировано, карбюратор засорен. Зачем же, придираюсь я к Нийда-су, он выбрал на ипподроме эту развалину? Он оправдывается тем, что мотор насквозь не увидишь. "Так взял бы хоть машину побольше", - не унимаюсь я. Нийдас терпеливо объясняет, что ничего помощнее и получше там не нашлось. Я оставляю его в покое. Не настолько мы были знакомы до вступления в батальон, чтобы я мог въедаться ему в печенки. Мы подружились лишь в последние дни. Он первый начал говорить "ты", и мне стало неловко ему "выкать". Так мы и перешли на тон закадычных дружков.

Я был здорово возбужден, когда мы выезжали из Таллина. Но понемногу привык к тому, что у меня есть винтовка и гранаты и что мы едем по особому заданию. Временами я даже позадремываю, и, когда Руутхольм восхищается, какие у меня крепкие нервы, я принимаю его восхищение как должное. В конце концов, с чего бы это моим нервам быть не в порядке?

В Тарту добираемся лишь утром - часов в девять или даже в десять. Выходит, ползли как улитки. Перекусываем, добываем в красноармейской части бензин. Красноармеец, отпускающий нам горючее, советует остерегаться немецких самолетов. Да-да, фашистские воздушные пираты охотятся и за отдельными машинами. Меня бы эти "воздушные пираты" насмешили, услышь я про них не от сержанта в промасленном комбинезоне. А тут я подумал, что он чертовски изысканно выражается и вообще, видно, образованный. Разве что преувеличивает воздушную опасность, как и таллинские пограничники с их разговорами о перестрелках.

Но все-таки предостережение немножко тревожит. Радости мало, если какой-нибудь "юнкерс" спикирует нам на голову. Впрочем, я испугался не этого: вряд ли наши дела уже настолько плохи, что на каждую нашу машину приходится по немецкому самолету. Дело, однако, в другом: раз вражеская авиация проявляет такую активность над территорией Эстонии, значит, фронт намного ближе, чем я думал.

Война до сих пор остается для меня чем-то далеким, хотя с того дня, как немецкие войска перешли границу, прошло почти две недели. Я не верю и не хочу верить, что гитлеровская армия ворвется в Эстонию. Бои идут в Литве, в Белоруссии, на Украине и на окраинах Латвии, но я все еще надеюсь, что не сегодня-завтра Красная Армия остановит врага и перейдет в контрнаступление. А тут нас предупреждают, чтобы мы остерегались немецких самолетов.