В рай и обратно - [15]

Пустыня наступает. Она не кажется ни величественной, ни жуткой. От ее громадного, серо-розового песчаного пространства веет унынием и грустью бесполезности. Вдоль канала тянутся шоссе и железная дорога. Иногда промчится легковой автомобиль или автобус, изредка пролетит поезд. Еще один нерв современной жизни в этом запустении. По тропинке вдоль железной дороги бредут маленькие навьюченные ослики; погоняют их женщины в черном.

Мы движемся очень медленно. Навстречу попадаются небольшие лодки и баркасы с людьми, одетыми в выцветшие полосатые халаты. На головах у них грязные тюрбаны или бесформенные ермолки. Рулевые на баркасах сидят боком к громадным колесам и лениво поворачивают спицы смуглыми босыми ногами. Несколько воинских палаток на насыпи, старый земснаряд вытаскивает ковши, полные ила. Феллахи грузят ил в корзины и, поставив их на голову, несут вверх по откосу.

Мы везем чальщиков. Их лодки висят над бортом на шлюпочных лебедках. Эти люди, в обязанности которых входит отвезти во время стоянки чал на берег и привязать его, зарабатывают неплохо. Они сидят на корточках на задней палубе, затягиваются поочередно одной папиросой и, бурно жестикулируя, беседуют гортанными голосами. Рядом с ними разложено их имущество — обрывки одеял, свертки со скромными запасами снеди, закопченные консервные банки, в которых они готовят пищу на спиртовке. Когда мы останавливаемся, пропуская встречный караван, они терпеливо ловят рыбу самодельными удочками из обрывков веревки и крючка.

Стоим мы долго. Пропуск двадцати двух судов встречного каравана длится пять часов. Они плывут по другому, незаметному среди песков рукаву канала, и создается впечатление, будто они бредут по пустыне.

В пять часов вечера чальщики споласкивают лица, ладони и ступни водой из своих жестянок, спускаются в лодки и молятся на куске разостланной газеты, повернувшись лицом к востоку. Они касаются лбом палубы, поднимаются и снова опускаются на колени, шевеля губами и воздевая руки. Некоторые совершают этот обряд небрежно и торопливо, но старцы молятся истово и сосредоточенно.

Мы снова двигаемся. Над горизонтом сгущается рыжеватый туман. Ветер становится прохладнее. Справа виднеются красноватые озерца с соляными холмиками на берегах. «Ойцов» выплывает на гладь громадного озера, вдоль берега которого сверкает белизной современных зданий город Исмаилия. Шикарные пляжи, огромные гостиницы, санатории и виллы. По воде мчатся спортивные моторные катера, тихо скользят накрененные паруса яхт. На другой стороне озера высится двойной обелиск памятника солдатам, погибшим в первую мировую войну.

Заходит солнце, огромное и красное. Появляется лимонно-зеленый диск луны. Зажигаются прожекторы на носах кораблей. Их свет тускло отражается в оливковой воде. Впереди снова прямая трасса канала. Утром мы будем в Красном море.

ТРАКТОРЫ ДЛЯ ИОРДАНИИ

Вот мир поистине красочный, как цветной кинофильм. Слева вырисовываются красные горы Синайского полуострова и кобальтовое море, украшенное гребешками ослепительно белой пены.

— В заливе Акаба, — говорил первый механик, — ты увидишь настоящий лунный пейзаж. Именно так я представляю себе луну.

Довольный этим неновым сравнением, он повторял его неустанно. При каждой нашей встрече на палубе снова заходил разговор о луне.

Потом справа вдалеке тоже появились горы, окруженные рыжеватым туманом. Навстречу нам плыли скалистые, выжженные солнцем острова, а за ними вырисовывались голые вершины.

У входа в залив, на песчаном берегу, под отвесными терракотовыми скалами стоит маленький одинокий барак. Рядом на мачте развеваются два флага: голубой флаг ООН и красный с синим крестом — норвежский. Это пост вооруженных сил Организации Объединенных Наций, теперь вверенный норвежцам.

Я не знаю, как выглядят лунные пейзажи, но этот домишко, затерявшийся среди бесплодных скал, своей безжизненностью действительно напоминает луну. Кругом — ни кустика, ни деревца, ни травинки. Лишь красные скалы, рыжий песок и море. Солнечный жар льется сверху безмолвным потоком, мир застыл в какой-то первозданной неподвижности. Вполне вероятно, что так будет выглядеть в будущем пост космонавтов на одной из далеких планет.

Идем по проливу между едва заметными рифами. Вот торчит из воды темный остов корабля, похожий на громадное насекомое. А дальше горы, теперь уже с обеих сторон, — пылающее обрамление морской трассы. После скучных берегов Суэцкого канала мы не можем налюбоваться их разнообразными, дикими, строгими формами.

Весь день я провел на палубе.

Длина залива Акаба — сто миль. Мы вошли в него при сильном ветре и довольно бурной, быстрой волне. Но во второй половине дня ветер стих. Воцарилась странная тишина, словно горы отгородили нас от всего мира. Несмотря на близость суши, не было видно ни одной птицы. Солнце садилось, и краски становились все более фантастическими. Вершины гор слева покрылись как бы сиренево-голубой вуалью, изрезанные ущельями правобережные хребты зажглись медным заревом. На спокойной поверхности воды играли розовые и серебристые блики, и только у самого борта море отливало яркой синевой. Время от времени над водой взвивались стайки летающих рыб и низко парили на своих радужных крылышках, вычерчивая хвостами на воде тонкие, дрожащие штрихи, или вынырнувшая из воды скользкая спина дельфина описывала круг невыразимо плавным движением. В пространстве, полном тишины, света и застывающих прозрачных красок, каждая деталь приобретала особую выразительность. Наш корабль тоже словно преобразился. Со своей зеленой палубой, закрепленными вдоль бортов оранжевыми тракторами, кремовыми блестящими надстройками — он казался чистым, ярким, сверкающим, как драгоценный камень.