В пьянящей тишине - [4]

– Вы что, сошли с ума? Вы отдаете себе отчет в своих действиях? Вы саботируете выполнение международ­ных договоренностей! Как вас зовут?

Человек взглянул на капитана:

– Кого?

– Вас! Я с вами разговариваю! Как ваше имя?

– Батис. Батис Кафф.

Капитан произнес, чеканя каждое слово:

– Я в последний раз спрашиваю вас, техник морской сигнализации Кафф: где метеоролог?

Человек отвел взгляд в сторону и после некоторой за­пинки сказал:

– На ваш вопрос невозможно ответить.

– Он сумасшедший, решительно сумасшедший. – Ка­питан встал и принялся ходить по комнате взад и впе­ред, как тигр в клетке. Не обращая внимания на хозяи­на, он перебирал вещи с видом сыщика. Когда он зашел за перегородку, я приметил на полу у кровати книгу. Она была придавлена камнем. Я полистал ее и сказал, чтобы сменить тему разговора:

– Мне знакомо это произведение доктора Фрейзера, хотя окончательного мнения так и не сложилось. Не знаю» как оценить «Золотую ветвь»: как чудо человечес­кого гения или как великолепную пустышку.

– Эта книга не моя, и я не читал ее.

Какая странная логика. Он произнес это так, словно между этими двумя фактами непременно должна была существовать связь. Как бы то ни было, за высказывани­ем больше ничего не последовало. Мне не удалось разго­ворить его. Он смотрел на меня с видом сонного приве­дения, и даже его руки, лежавшие на коленях, не сдвинулись с места.

– Оставьте его в покое! – вмешался капитан, потеряв к нему всякий интерес. – Этот субъект не читал даже ус­тава своей службы. Он мне действует на нервы.

Нам не оставалось ничего другого, как вернуться в дом метеоролога. На полпути капитан вдруг остано­вился и взял меня за рукав:

– Ближайшая к острову земля – это остров Буве, на ко­торый претендуют норвеги; он находится в шестистах морских милях к юго-западу отсюда. – Он помолчал, на мгновение задумавшись, потом продолжил: – Вы уве­рены, что хотите здесь остаться? Мне это место не нра­вится. Клочок земли, затерянный в океане, куда редко за­ходят корабли, – на той же широте, что пустыни Патагонии. Я смогу доказать любой административной комиссии, что ваше место службы не располагало даже минимальными условиями для жизни. Никто вас ни в чем не будет обвинять. Даю вам честное слово.

Мне следовало уехать? Принимая во внимание все увиденное, – наверное, да. Но в подобных случаях чело­век порой следует доводам, скрытым от других людей. В тот момент мне не хотелось выглядеть смешным: не для того же я пересек полмира, чтобы, едва добравшись до цели своего путешествия, отправиться назад.

– Дом метеоролога вполне пригоден для жизни, про­визии у меня на целый год, и я не вижу препятствий для выполнения своей работы. Что же до всего остального, то, скорее всего, мой предшественник погиб в результа­те какого-нибудь несчастного случая. А может быть, покончил с собой, кто знает. Не думаю, что человек, кото­рого мы видели, имеет к этому какое-то отношение. Мне кажется, он представляет опасность лишь для себя само­го. Его разум помутился от одиночества, а кроме того, он наверняка боится, что мы обвиним его в исчезновении моего предшественника. Его поведение объяснимо.

Я произнес эти слова и сам поразился тому, как блес­тяще мне удалось связать все концы. Однако при этом я не упомянул о двух вещах: о моих чувствах и предчув­ствиях. Капитан смотрел на меня глазами змеи, которая гипнотизирует свою жертву. Он слегка покачивался, переступая с ноги на ногу, заложив руки за спину.

– Не волнуйтесь за меня, – продолжал настаивать я.

– Вас привело сюда отчаяние, в этом нет сомнения, – заключил он.

Я с минуту поколебался и ответил ему:

– Кто знает.

На что он сказал:

– Разумеется, вам кто-то причинил боль, и потому вы здесь.

Он развел руками, как фокусник, демонстрирующий публике, что они пусты; это был жест игрока, который отказывается продолжать партию. Он как бы говорил мне: я сделал все, что мог.

Мы вернулись в бухту. Восемь моряков с нетерпени­ем ждали приказа вернуться на корабль. Они кожей чув­ствовали неладное и нервничали без всякой видимой причины. Сенегалец Coy ободряюще похлопал меня по плечу. У него была огромная лысина и необычайной бе­лизны борода. Он подмигнул мне и сказал:

– Не обращай внимания на этих ребят. Они на кораб­ле недавно, а раньше жили на равнинах Шотландии. Кактус Юкатана знает больше морских историй и ле­генд, чем они. Посмотри, они даже не белые люди, у них красные лица. Всем давно известно, что эта раса живет, подчиняясь суевериям таверн. Ешь с аппетитом, рабо­тай не покладая рук, смотри почаще в зеркало, чтобы не забыть свое лицо, говори вслух сам с собой, чтобы не потерять дар речи, и занимай голову простыми задача­ми. И все будет хорошо. В самом деле, что такое один год жизни в сравнении с бесконечным терпением Господа?

Потом они сели в шлюпки и взялись за весла. В их взглядах, обращенных на меня, смешалось сострадание и изумление. Они смотрели на меня, как дети, которые впервые в жизни видят страуса, или как мирные гражда­не, взирающие на повозки с ранеными солдатами. Корабль удалялся со скоростью телеги. Я смотрел на него не отрываясь, пока он не превратился в точку на гори­зонте. С его исчезновением пришло ощущение невос­полнимой потери. Я почувствовал, как некое подобие железного кольца сжимает мой череп. Было ли это зна­ком мирской печали, нетерпения, какое испытывают приговоренные к смерти, или обыкновенного страха, я так и не понял.