В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории - [65]

.

Все эти позитивные перемены состоялись благодаря полноценному функционированию Боярской думы и ее руководителей в лице князя Ивана Телепнева-Оболенского и князя Ивана Вельского во второй половине 30-х годов XVI века. Боярское правительство обеспечивало преемственность государственной политики в области финансов, аграрных отношений, развития местного самоуправления, основные направления которой были заданы при Иване III. Как только верх над Думой брали узурпаторы вроде Шуйских или Глинского, начинались распри и нестроения.

Не малолетство государей — причина слабости государственного организма, сама политическая система, сложившаяся при первых Романовых, порочна, не способна защитить закон, обеспечить порядок. При Михаиле и Дума, и Земский собор, действовавший практически беспрерывно, да и сам царь оказались пышными декорациями, на фоне которых первенствуют «сильные люди» — кружок присосавшихся к власти дельцов и интриганов.

Словосочетание «сильные люди» получило в документах XVII века настолько широкое распространение, что это позволяет говорить о вполне определенной и значимой группе в жизни общества^{20}. Главный признак «сильного человека» — возможность чинить произвол и беззаконие благодаря своему положению, родству или знакомству с думными и приказными чинами. «Великие крамолы, ябеды и насилия немощным от сильных». Одно из самых распространенных беззаконий — вывод латифундистами крестьян из поместий своих менее удачливых соседей. Иван Романов-младший довел окрестных служилых людей до того, что те во всеуслышание заявляли: «С таким великим боярином в соседстве жить невозможно». Столь же бесцеремонно вел себя боярин Б. И. Морозов, воспитатель царевича Алексея Михайловича, и его будущий фаворит. Воеводы знают о происходящем непотребстве, но бездействуют, не смея перечить власть предержащим. Потому мелкому служивому люду невозможно найти управу на бесчинство и произвол знатных землевладельцев. Обиженные боярином М. Салтыковым говорят, что он «человек великой и все обыскные люди скажут по нем». Хозяева жизни только бравируют своей безнаказанностью. Другой выходец из опрично-тушинского круга стольник А. Безообразов советовал своим приказчикам плевать — в прямом и переносном смысле — на иски обиженных.

Беззакония со стороны «сильных людей» порождали повсеместное озлобление, которое к концу правления первого Романова проявляется все более открыто. «Во всем скорбь великая и вражда несказанная», — такую запись делают псковские летописцы в 1635–1636 годы^{21}. «Это чувство недоброго в последние годы царствования Михаила Федоровича начинало уже проявляться в отдельных вспышках, особенно в той волне челобитников, в том стремлении жаловаться, требовать, которое отмечается в это время», — отмечает С. В. Бахрушин^{22}.

Дружное выступление против «сильных людей» состоялось на Земском соборе, созванном в начале 1642 года. Протест соборян вызвали не только засилье латифундистов, но и крепнущая бюрократия: «твои государевы диаки и подъячие… будучи беспрестанно у твоих государевых дел и обогатев многим богатетством неправедным своим мздоимством, и покупили многия вотчины, и домы свои строили многие, палаты каменныя такие, что неудобь-сказаемыя, блаженные памяти при прежних государех и у великородных людей таких домов не бывало, кому было достойно в таких дома жити»^{23}.

По мнению И. А. Андреева, именно события Смутного времени приучили русское общество к существованию «сильных людей»^{24}. Но еще прежде Смуты опричнина приучила к тому, что самое правое дело — ничто перед правом сильного. Опричник Генрих Штаден весьма красноречиво описывает кривосудие Ивана Грозного: «Великий князь послал в земщину приказ: „Судите праведно, наши виноваты не были бы“…. Любой из опричных мог например, обвинить любого из земских в том, что этот должен ему некую сумму денег. И хотя бы до того опричник совсем не знал и не видал обвиняемого им земского, земский все же должен был уплатить опричнику, иначе его ежедневно били публично на торгу кнутом. И тут никому не было пощады: ни духовному, ни мирянину… И поле (судебный поединок. — М.З.) не имело здесь силы: все бойцы со стороны земских признавались побитыми; живых их считали как бы мертвыми…»

Но произвол, порожденный властью, не может быть этой властью ограничен, беззаконие нельзя заключить в некие «законные» рамки, оно подобно потопу, выходит из берегов, ломая и сокрушая все на своем пути. Опричники созвали себя не просто исполнителями инструкций сверху, они — частички огромного зла и потому не нуждаются даже в санкциях их предводителя Ивана Грозного. «Опричники обшарили всю страну, все города и деревни в земщине, на что великий князь не давал своего согласия. Они сами составляли себе наказы: говорили, будто бы великий князь указал убить того или другого из знати или купца… а деньги и добро забрать в казну… Тут начались многочисленные душегубства и убийства в земщине. И описать того невозможно! Кто не хотел убивать, те ночью приходили туда, где можно было предполагать деньги, хватали людей и мучили их долго и жестоко, пока не получали всей их наличности и всего, что приходилось им по вкусу».