В прицеле свастика - [30]

— Слушай, Коля, что с тобой? И кому это царство небесное?

— «Мессершмитту — 110»... Ух ты!..

Никогда мне не доводилось видеть, как пляшет Соседин. Я глядел на него, а он продолжал выделывать кренделя, хлопать ладонями то по груди, то по подметкам, в заключение — по половицам. Наконец Коля, должно быть, устал. Он плюхнулся на нары и как-то странно уставился на меня,

— Чудаки!.. Говорят — бронированный, не горит… Э, да еще как полыхает!..

Я остановил патефон:

— Расскажи хоть толком.

— Представляешь? — Он едва отдышался. — Мы со штурмовиками сейчас ходили. Ну, они отработали — и домой. Только отошли от цели, смотрю — в стороне два МЕ-110 топают, Я дал знать Сергею Сухову, он отвалил и к ним. Да как врежет с ходу! А я еще добавил — ну и все!.. Свечой вспыхнул… Впервые видел, как горит… Второй ушел. А мы к штурмовикам поспешили…

Николай завел «Барыню», стал притопывать ногой в такт музыке. Грешно было мешать ему. Я смотрел на Соседина и думал о том, как быстро меняются на фронте люди. В Ейском училище Коля был задиристым, ершистым парнем. Не дай бог задеть его! Учился он хорошо, в самодеятельности участвовал. Со мной Соседин, помнится, держался высокомерно. Я для него был всего лишь «мелочь пузатая, болтающаяся под ногами». Как-то он даже назвал меня «салагой». Я учился тогда еще первый год, а Николай носил на рукаве уже три «лычки». Это означало, что он курсант третьего, выпускного курса.

А потом приказом по училищу нас, бывших аэроклубовских инструкторов, перевели сразу на третий, выпускной курс. Каждый получил три «лычки». Помню, я тогда специально нашел повод подойти к Соседину, показать ему нашивки, чтобы он не очень-то задавался. Николай посмотрел на них. Он не удивился, но и не поздравил меня, как это сделал Володя Тенюгин. Он просто сделал вид, будто очень торопится, и с видом человека, знающего себе цену, вышел из кубрика, не сказав ни слова. «Гордый „старичок“!» — подумал я о нем.

Ребят с третьего курса, как старослужащих, принято было называть «стариками». Это звучало солидно. Они этим гордились и носили «выцветшие», как бы видавшие виды, а на самом деле выстиранные в хлорке воротники. Но случилось так, что «старики» после выпуска стали младшими лейтенантами, а мы, закончившие не только училище, но и курсы командиров звеньев, — лейтенантами. И вот однажды в части, куда я получил назначение, передо мной предстал невысокий, чуть повыше меня, младший лейтенант. На нем была новенькая, отутюженная форма. Ярко надраенные пуговицы сверкали. Кто бы это?.. Ба, Соседин!..

— Вместе служить — крепко дружить! Мы обнялись с Николаем.

— Постой, постой! — Он слегка отстранился от меня, разглядывая мои нарукавные нашивки. — Салага чертов, обштопал — таки меня!

Он двинул меня плечом, а потом пожал мне руку.

С тех пор мы дружим. Николай — комсорг нашей эскадрильи. Все знают его как веселого, бесстрашного парня…

— Ты уже пляшешь, разбойник? — в землянку вошел Сухов. — Давай — давай, тебе сегодня можно.

Он ударил Соседина ладонью по плечу, снял шлем, оставил на вешалке планшет и, приглаживая вспотевшие волосы, подсел ко мне на нары.

— Жаль, тебя не было. Там такое, брат, творится! Все горит. Самолетов в воздухе тьма. Но нам повезло.

— Обошлось без потерь. Да еще сто десятого прихватили…

— Вы-то прихватили, а я…

— Что ты?

— Да вот сижу тут… Плохо, видишь ли, спал… Но ведь чувствую я себя хорошо!..

— Послушай! — в разговор включился Николай. — А не тебе ли перед войной головомойка была от командующего ВВС генерала Ермаченкова? Помнишь — Он приехал проверить, как мы, летчики, отдыхаем перед полетами? Ты, по — моему, тогда после отбоя составляя какой-то план работы. Было такое? Было…

— Ну, а дальше-то что? — заинтересовался Сухов.

— Дальше? А дальше генерал — к командиру полка Душину: «Как же это так, товарищ майор? Вы докладывали мне, что все летчики спят. А у вас командир звена нарушает установленный порядок, не отдыхает перед полетами». Душин не знает, что ответить. Тогда генерал в приказном тоне — Каберову: «Немедленно спать!» Помню, Игорь влетел в кубрик, со страху забыл раздеться и прямо в брюках и ботинках забрался под одеяло.

— Ну, это уж ты преувеличиваешь, — сказал я.

— Ничего не преувеличиваю. — Соседин увлекся воспоминаниями: — В тот раз в клубе радио играло, забыли выключить. Начальника клуба за это чуть не сняли с должности, дежурного отправили на гауптвахту. Комиссар полка получил выговор. Командиру тоже перепало. Полеты были отменены. И правильно. Отдых для нашего брата все-таки необходим. А сейчас война. В бою слабого да осовелого сразу собьют.

— Николай дело говорит, — сказал Сухов. — Летчику на войне надо стремиться жить по правилу: «Лучше переспать, чем недоесть». Тогда тебе сам черт в бою будет не страшен.

Мы с Николаем рассмеялись.

— Да, поспать и поесть — это у тебя, Серега, действительно отработано. Сухов посмеялся вместе с нами.

— А на Новикова ты не обижайся, — сказал он мне напоследок. — Ну, немного шумнул на тебя. На то и командир, У него знаешь сколько забот? Вот вчера на нашем аэродроме штурмовики сели. Все думали, что они заправятся и улетят. А они, оказывается, сюда на постоянное базирование. Капониров для них нет, машины стоят на виду, и вся наша маскировка теперь петит к черту. Командир полка майор Душин приказал эскадрилье выделять дежурную пару истребителей для прикрытия аэродрома. А где мы возьмем столько самолетов? Вот Новиков и расстроился, А тут еще ты со свей ей бессонницей подвернулся ему под горячую руку… Ну, ничего… Сегодня ляжешь спать пораньше и завтра будешь летать.