В постели с Президентом - [56]

— Я бы дал, но я сейчас в Европе. Слушай, просто дай ей деньги, и все. Я приеду и отдам. Тебе.

— Нет. Должны же быть какие-то рамки. Всю эту неделю она ведет себя как последняя сука.

— Сама виновата.

— В чем я виновата? Почему я всегда во всем виновата? Вы с ней меня доведете! Вот сдохну скоро, тогда будете рады! Надоело мне все это, [непеч. ]! Я…

Лерой повесил трубку. За все годы, что он ее знал, он так и не научился спокойно относиться к ее поведению и разговору во время менструации.

— Ну так что? — спросила Гвен. — Оно того стоило? Я имею в виду наш поход в тюрьму.

Лерой быстро посмотрел на нее. Вопрос был, конечно же, каверзный.

— Да, — ответил он.

— Ты выяснил то, что хотел выяснить?

Одна из стратегических придумок, которыми пользуются все женщины — не задавать прямых вопросов, создавая таким образом впечатление (достаточное, чтобы убедить, если нужно, даже суд присяжных), что то, что мужчину в конце концов заставляют сказать, сказано им добровольно. Женщина якобы просто слушает благосклонно, иногда поддерживая разговор, в то время как парень рассказывает все сам. Поэтому почти всегда женщина спрашивает — «Ты удовлетворен результатами?» и никогда «Какие результаты?»

— Да, — сказал Лерой. — Выяснил.

— Ты удовлетворен результатами?

— В общем да.

— Расскажешь мне?

— О чем?

— Не знаю. О чем-нибудь.

— Слушай, Гвен, — сказал Лерой, слегка улыбаясь, что на него совершенно было не похоже. — Прими ванну, поскольку к счастью здесь таковая наличествует, и ложись спать, поскольку нам повезло и здесь есть большая удобная кровать. Думай о своих делах, а я буду думать о своих. Оно так безопаснее.

Это было — приглашение начать дуться. Плотные спиралеобразные волны неудовольствия Гвен наполнили квартиру. Лерой их проигнорировал, естественно. Вылив остатки вина в бокал, он закурил, встал у окна, и стал смотреть, как меркнет небо. Справа, вдали, на высоком холме возвышался импрессионистский собор.

Хлопнула дверь ванной. Лерой решил, что выбор у него — либо остаться здесь и [непеч. ] Гвен, либо запереть ее и идти туда, на Монмартр, и напиться, и может подраться с какими-нибудь африканскими сепаратистами или ирландскими освободительными силами или с французской полицией. Он хмыкнул.

Он вытащил все свои наличные и очень тщательно их пересчитал. Пятьдесят шесть долларов и десять центов. Достаточно ли, чтобы молодой паре прожить три дня в этой столице легкомысленного секса и преувеличенно сладострастной музыки? Может и достаточно. Но соблазн был огромен. Тайник суки размещался в левом верхнем стенном шкафчике, в кухне. Двойное дно. Лерой открыл шкафчик. Он заставил себя не пересчитать все деньги, которые там были. Нужно взять только четыреста евро. Или пятьсот? Да, пятьсот. Пятьсот евро. Завтра он сводит Гвен в какой-нибудь приличный и уютный ресторан, и может быть в театр, или еще чего-нибудь. «Лерой», — сказал он себе, «Лерой, [непеч. ] ты, презренный похотливый кабан, ты не забудешь, ты совершенно точно не забудешь выслать суке чек… Нет, ты пошлешь ей наличные. В книге. Ты пойдешь в Нью-Йорке в банк, разменяешь нужное количество долларов, накинешь пятьдесят евро, вложишь в книгу, и отнесешь книгу на почту. Посылку зарегистрируешь. И ты обязан не забыть об этом! А раз не забудешь, тогда почему же только пятьсот? Возьми семьсот. Доложишь лишних не пятьдесят, а сто. Вот и славно. Так и сделаю».

Некоторые высокопоставленные господа имеют привлекательных взрослых дочерей, и приятно бывает провести время с одной из таких дочерей, но последствия всегда перевешивают полученное удовольствие. Им всегда даешь больше, чем взял. Так получается. Поэтому нужно брать столько, сколько сумеешь, как можно больше, иначе какой же смысл, чтоб их всех черти разорвали.

Он поставил второе дно на место и закрыл шкафчик. Теперь у него были деньги на то, чтобы напиться, и на то, чтобы хорошо провести день с Гвен завтра. Он представил себя на Монмартре, пьющего до закрытия последнего кафе, а потом шагающего к ступеням перед собором с тремя бутылками в рюкзаке, и продолжающего пить до рассвета. Здорово. Но тут ему пришло в голову, что он таким образом оставит Гвен одну на долгое время. Представь себе — вернешься, а ее здесь нет. Какие бы ни были причины. Именно это и произойдет, если он сейчас уйдет, понял он. У нас обоих есть здесь дело. Сейчас не время потакать собственным капризам. Как-нибудь потом.

А может взять ее с собой? Несчастная баба, она так измоталась за всё это время. Было бы жестоко волочь ее куда-то прямо сейчас. Она пойдет, если я ее попрошу, подумал он. И даже дойдет пешком до вершины холма, хотя у него теперь есть деньги на такси.

Он осознал, что в ванной льется вода, и льется давно. Он и сам любил понежиться под душем, но все-таки. Он постучал в дверь. Ответа нет. Он постучал еще раз, сильнее.

— Гвен! Эй, Гвен!

Молчание. Он открыл дверь. Гвен сидела на полу, спиной к стене, бедра обернуты сукиным полотенцем, грудь наружу. Хорошая грудь, кстати сказать. Он думал, что грудь у нее отвисает. А она не отвисает. Глаза Гвен закрыты, выражение лица спокойное, мирное. Лерой потянулся к крану и выключил душ. И некоторое время заворожено смотрел на непроизвольно забывшуюся сном Гвен. Равенство, неравенство — каждый мужчина желает ощущать себя время от времени благородным рыцарем — это в подсознании заложено. Он нагнулся и взял ее на руки. Она что-то пробормотала, вздохнула, вытерла губы об его плечо, и заютилась. Его попытка переместить ее вес на другую руку пресечена была недовольным бормотанием. Он перенес ее на матрас. Положив ее очень нежно на простыню, он прикрыл ее другой простыней и, поколебавшись, коснулся губами ее виска.