В полночь упадет звезда - [155]

– А это кто? – Она даже привстала от изумления. – А эта как здесь оказалась?

К кострам подходили трое бывших «волков» и с ними донельзя смущенная Живита.

– Эта дева – невеста товарища моего, Борилы. В ярильскую ночь он ее раздобыл, теперь домой везем.

– И этот раздобыл! – хмыкнул Амунд не без одобрения. – Садитесь.

Лари унесли в шатер, Зяблица отправилась разбирать вещи госпожи, потом и Брюнхильд ушла, чтобы сменить платье. Вернулась она, неся в руках серебряную чашу с позолотой, где на дне был изображен орел и дева, уносимая им в небеса. Еще в Киеве Брюнхильд тайком спрятала ее на дно ларя под рубашки – подарок Амунда, свое главное сокровище.

Сколько дней она любовалась этой чашей, мечтая, как и ее унесет великан – орел севера. И вот свершилось – она летит…

И теперь пришло время задуматься: а что будет там, где он опустит ее на землю?

– Ну что… Олег? – спросил Амунд у Вереса. – Ты видел его после… когда он вернулся в Троеславль?

– Видел, господин! – Верес многозначительно опустил углы рта, словно говоря: уж это было зрелище! – Предивное дело там совершилось…

К тому времени как Олег вернулся к Троеславлю после свидания с Брюнхильд, Верес со спутниками был уже там, на берегу, и видел вместе со всеми конец Лунавы. Он лишь не мог слышать, какие слова Олег произнес после того, как ее тело исчезло в волнах – к счастью для Амунда и Брюнхильд, до которых суть Олегова проклятия дошла много времени спустя. Сейчас они лишь удивились поступку Олега – они ведь знали, что ведьмарка к бегству Брюнхильд с Амундом никак не причастна. Но у Вереса и для этого нашлось объяснение.

– Повесть сия из давних времен тянется, – начал он, будто настоящий седобородый сказитель. – Когда князь Олег только в Киев с дружиной явился…

Он пересказал сначала то, что узнал о судьбе Мечтаны-Солоницы от других, потом о своем знакомстве с нею – когда она носила имя Лунава. Заодно и Горыне пришлось рассказать о своих приключениях в избе Затеи, где она и познакомилась с Вересом. Слушая эту дивную повесть, Брюнхильд и Амунд только ахали, да и плеснецкие отроки, сидя и лежа на земле плотным кругом, едва дышали, чтобы не упустить ни слова.

Рассказывая, Верес все смотрел на Горыню. В суете ярильского вечера было не до того, но теперь он заметил, что за три минувших года она сильно изменилась. Как ему показалось, даже еще подросла (хотя это вряд ли), по-женски развилась и окрепла. Ее мощный высокий стан, широкие плечи, высокая грудь, сильные бедра наводили на мысль о богатстве и изобилии жизненных сил, как у самой земли-матери; лицо ее имело здоровый румянец, в голубых глазах светились уверенность и понимание. Глаза, брови, губы – все стало как-то четче и выразительнее. Если три года назад он замечал миловидность ее лица – если отвлечься от роста, – то теперь она поражала самой настоящей красотой, и этой красоты было столько, что хватило бы на трех обычных девок. Одна коса темно-русая, толщиной в руку обычной женщины, чего стоила. Если в избе Затеи Верес смотрел на «дивоженку» с любопытством и некой снисходительностью, то теперь ее оценивающий, немного насмешливый взгляд внушал ему непривычное чувство неуверенности. Но это же он воспринимал как вызов – к неуверенности он не привык.

– Стало быть, кудесы бабкины наконец у тебя? – спросила Горыня.

– У меня.

– Покажешь, что хоть за кудесы? Ради чего ты в такую даль пустился?

– Покажу, – Верес оглянулся к реке, где осталась возле Амундовых лодий его лодка. – В пожитках лежат. Завтра отыщу. Теперь темно уже возиться.

– Не ходи с ним в темноту! – заботливо предостерег Лундварь. – Девушке надо о своей чести заботиться…

Горыня фыркнула, отроки вокруг засмеялись. Кто покусится на Горынину честь – много чего потом не досчитается в хозяйстве…

– Да я, может, не только за кудесами пустился… – под нос, будто самому себе, задумчиво пробормотал Верес.

Длинный летний вечер неприметно перешел в светлую ночь, и все пошли спать. Горыня, укладываясь на своей подстилке в шатре телохранителей – дозор при князе несли попарно в три смены – сама дивилась, до чего у нее весело на душе. События ярильской ночи разворачивались так стремительно, что она, едва успев наткнуться на Вереса, почти сразу его и потеряла, и дальше ей было некогда не то что его искать, а даже о нем вспомнить. Вспомнила она потом – когда уже сидела в Амундовой лодье возле Брюнхильд и каждый гребок уносил их все дальше на запад. Казалось чудом, что она снова встретилась с ним, хотя это чудо она сотворила своими руками – когда послала ему весть через людей из Чернигова. К тому времени давние приключения в избе Затеи уже казались ей сказкой из детства. Та Горыня, что жила в Волчьем Яру, была совсем другой девушкой. Даже Ракитана нынешняя Горыня вспоминала как часть чужой жизни. А для нее, нынешней, подходящего отца надо искать в горах Угорских…

Из всего, что в той жизни оставалось, только Вереса ей хотелось бы повидать снова. Ну, еще бабу Лучу.

Сидя в свой черед у княжеского шатра, Горыня посматривала на яркие звезды и даже в них видела какой-то отклик своим мыслям. Взгляд Вереса в этот первый вечер на Припяти как будто подкреплял ее неясные надежды – в нем читалось удивление, невольное восхищение и ожидание. Каждый вздох освежал в груди чувство счастья, и время летело стрелой. Что такое? Она как будто опьянела. Сказала бы «будто опоили», если бы не знала: когда опоят, пытаясь навести любовную тоску, не счастье это приносит, а только тошноту.