В полдень за ней придут - [29]

— Шизофрении? — произнес Штейнбок, стараясь вложить в свои слова как можно больше презрения.

— Я знаю, доктор, что ваш диагноз несколько отличается, но суть одна, и не имеет значения, расщеплено сознание этой женщины на две или двадцать две составляющие. Даже если она является множественной личностью, это в данном случае…

— Доктор Эндрю Пенроуз не страдает расстройством множественной личности, — перебил Штейнбок, почувствовав неожиданно, что раздражение, волнение, злость, все ощущения сползли с него, как брюки без пояса, остались только одно чувство и только одно желание. Ни о том, ни о другом он не мог сказать вслух.

— Да? — удивился Гардинер, а Амистад поднял вверх свои густые брови. Бржестовски, напротив, таинственно усмехнулся и, как показалось Штейнбоку, едва заметно ему подмигнул, хотя, скорее всего, это был нервный тик, и не более того. — Разве не вы, доктор, написали в своем предварительном заключении…

— Я был неправ. Действительно, у доктора Пенроуз наблюдаются некоторые симптомы расстройства множественной личности. Чисто внешние симптомы, как я теперь понимаю, поскольку другие признаки, более важные, этой симптоматике противоречат.

— Вы хотите сказать, — уточнил полковник, — что эта женщина попросту симулирует и водит нас за нос?

— Нет. Физически невозможно симулировать изменение цвета глаз, формы ушей и подбородка, не говоря о составе крови. Это похоже на РМЛ, но это не РМЛ. Во-первых, при РМЛ никогда не наблюдаются реально жившие личности, тем боле — широко известные. Это ведь не шизофрения, что бы там ни говорил мой коллега.

— Работа подсознания… — пробормотал Амистад и выразительно пожал плечами.

— Повторяю, — Штейнбок повысил голос, не надо было этого делать: убеждает спокойствие, — ни в одном известном случае расстройства множественной личности не наблюдались реально жившие персонажи.

— Это Бернал — реально живший? — вскинулся Амистад, демонстрируя хорошее знание не только исторической реальности, но и конкретных обстоятельств истории болезни: видимо, за спиной Штейнбока майор Бржестовски показывал записи этому так называемому специалисту и, возможно, даже советовался с ним о том, как быть с консультантом, если он начнет возражать против необходимых для расследования методов воздействия. — Как, доктор, звали физика, получившего Нобелевскую премию мира?

— Джон его звали, — спокойно (действительно, спокойно!) сказал Штейнбок. — Джон, а не Рене, вы правы, коллега. Только выводы мы с вами делаем разные. Вы, видимо, полагаете, что если профессора зовут Рене, а не Джон, если он, как утверждает, работал в Кембридже, в то время как Джон Бернал был сотрудником Гарварда, то, следовательно, эта личность является порождением больного подсознания Эндрю Пенроуз?

— Это настолько же очевидно… — завел свою песню Амистад, но Штейнбок не позволил ему допеть.

— Вы утверждаете, что это шизофрения, коллега? — сказал он. — Вы прекрасно знаете, что шизофреник, вообразивший себя Наполеоном или президентом Рузвельтом, тщательно придерживается известной всем — и больному, конечно, тоже — биографии великого человека. Если Наполеон почил на острове святой Елены, а Рузвельта свел в могилу паралич, то шизофреник так и будет утверждать, не выдумывая несуществующих деталей. С этим вы согласны, коллега?

— Нет, — буркнул Амистад. — Известны и противоположные случаи.

— Вам — возможно, — отмахнулся Штейнбок. — Мне такие случаи не известны. Поэтому — не только поэтому, но, в частности, — я делаю вывод о том, что Рене Бернал, Тед Диккенс (заметьте, никому из больных шизофренией еще не приходило в голову изображать юного Наполеона, все еще живущего на Корсике) и Алиса Лидделл — реальные люди, физические лица, выражаясь юридическим языком, только существующие не в нашей реальности, а в одной из параллельных. Сознание доктора Эндрю Пенроуз является своеобразным окном из одной реальности в другую. Вы же видите сны, господа. Во сне каждый человек — можете мне поверить, сны были темой моей магистерской диссертации — проживает множество жизней, но обычно если и осознает себя, то не в привычной реальности, а в мирах, сильно от нашего отличающихся.

— Послушайте, доктор, — перебил полковник, — нас сейчас не интересуют выводы вашей диссертации. Вы можете определенно сказать: является Пенроуз психически больной или нет? Симулирует она или не симулирует? Больна она шизофренией или расстройством множественной личности, что, на мой непросвещенный взгляд, практически одно и то же? От ответов на эти вопросы зависит выбор препаратов, действию которых она будет подвергнута для получения нужных показаний.

— Вы задали три вопроса, полковник, — сказал Штейнбок, стараясь держать себя в руках. — Ответ на первый: нет, доктор Пенроуз не является психически больной. Она совершенно здорова.

Амистад эмоционально взмахнул руками и выразительно пожал плечами. Штейнбока его мнение не интересовало, и он продолжил:

— Ответ на второй вопрос: нет, не симулирует. На третий вопрос: поскольку я полагаю, что госпожа Пенроуз психически здорова, то говорить о шизофрении или РМЛ нет никакого смысла, хотя различие между этими двумя диагнозами, безусловно, существует. Три субличности — не порождение больного разума доктора Пенроуз. Это — реальные люди.