В полдень за ней придут - [20]

— Да… Но я хотел о тебе…

— Он рассказывал о том, что люди там летают по воздуху, и объяснял, что это чудо из чудес, потому что у человека не хватит мускульной силы, чтобы удержать свое тело на крыльях, там какие-то законы физики, я в этом не понимаю…

— Не надо о Додо, расскажи о себе.

— Я о себе. Он говорил, что в волшебной стране можно увидеть человека, живущего в Австралии, и пожать ему руку, будто он здесь, в Лондоне…

— Алиса, я хочу…

— Да-да, я знаю, я много раз говорила Додо, что тоже хочу побывать в волшебной стране антиподов, а он говорил, что я там бываю всякий раз, когда засыпаю, но эта страна не сон, а просто другая наша жизнь, и однажды, когда я слишком уж надоела ему своими просьбами, это было… когда же… мне исполнилось четырнадцать, да, и мы доедали именинный пирог…

— Сколько тебе сейчас, Алиса? — спросил Штейнбок, внутренне похолодев. Он давно хотел задать этот вопрос.

— Сейчас? О, сэр! Я чувствую себя ужасно старой, мне на прошлой неделе исполнилось восемнадцать, представляете?

— Восемнадцать, — повторил Штейнбок, крепче прижимая Алису к себе и совершенно не ощущая разницы между ее словами и тем, что чувствовали руки. Эндрю Пенроуз… Ей было тридцать девять, у нее были большие, но немного отвислые груди, и руки довольно грубые, пальцы с тонкими порезами, ну да, она же занималась какими-то исследованиями, о которых майор хотел знать все, потому что…

— Вы доедали именинный пирог, — напомнил он, оторвавшись в какой-то момент от ее губ, это были сладкие и податливые губы восемнадцатилетней девушки, а никак не сорокалетней женщины, давно привыкшей не только к поцелуям, но и другим… другим…

— Да, — сказала Алиса, с сожалением откинув голову и глядя ему в глаза, — именинный пирог, такой вкусный… Я что-то опять спросила, и дядя Чарли сказал, что это так просто… как увидеть сон наяву. Надо сильно рассердиться, а потом закрыть глаза и представить, будто тело исчезло, осталась только мысль, парящая в темноте, и нужно найти другое тело, а делается это так, будто играешь в прятки и водишь, и шаришь руками, и наталкиваешься на всякие предметы, слышишь, как вокруг тебя ходят, прислушиваешься и улавливаешь, наконец, чей-то шепот, и сразу руками вот так… и поймала, и можно открыть глаза, и ты уже в другом теле, в сказочной стране… только…

Она опять потянулась к нему губами, и они надолго застыли, Штейнбок совершенно не помнил, сколько прошло времени, может, уже миновал полдень, но майор не приходил, и значит, до полудня еще было время. Он знал теперь, как это происходило с Алисой, и как это происходило с Эндрю Пенроуз, и с профессором Берналом, и с этим несносным мальчишкой Тедом Диккенсом. И с кем-то еще, потому что, скорее всего, были и другие, и доктору очень не хотелось, чтобы ему мешали, он должен был удержать Алису…

Зачем?

Он сделал над собой усилие. Он взял ее за руки. Посадил ее на кровать и отошел к противоположной стене. Закрыл глаза и досчитал до двадцати. Она что-то говорила, но он не слышал. Наконец он пришел в себя настолько, чтобы действовать согласно разуму, а не эмоциям. Тогда он открыл глаза — Алиса сидела на кровати, положив руки на колени уже известным ему жестом, вовсе ей не принадлежавшим, и смотрела взглядом обиженного ребенка. Он не хотел, чтобы она уходила, Господи, как он не хотел этого, но должен был…

Должен? Да. Самому себе. Плевать он хотел на секреты, которые были известны Эндрю Пенроуз. Плевать он хотел на майора и всех его начальников. Плевать он хотел…

Но если Алиса останется (она тоже хотела остаться, он видел, он это чувствовал), то в полдень майор Бржестовски отдаст приказ… Этому живодеру, так называемому психологу Амистаду.

И тогда Алиса умрет. И профессор Бернал. И Тед Диккенс. И кто-то еще. Умрут все.

— Алиса, — сказал Штейнбок. — Ты веришь, что я…

Ему трудно было выговорить это, он никогда еще не произносил эти слова вслух. То есть, не говорил их, точно зная, что это — правда.

— Что? — сказала она. — Что-то случилось? Почему вы…

— Ты веришь, что я люблю тебя?

— Конечно, — сказала она, не задумавшись ни на секунду. — Стала бы я целоваться с вами, если бы не видела, что вы меня действительно любите.

Вот уж действительно… Неужели никто никогда не целовал эту девушку просто потому, что это приятно? Неужели ей ни разу не приходилось… Алисе? Наверно, нет. Эндрю Пенроуз — наверняка да, и что с того?

— Алиса, — сказал он медленно. Майор слышал каждое слово, а может, не только он, в операторской кто-то наверняка дежурил, и Штейнбок мог себе представить, с каким удивлением смотрел сейчас дежурный на экран монитора и слушал нелепый разговор врача-психиатра с заключенной. — Алиса, я тебе скажу кое-что, а ты постарайся поверить, что это правда.

— Я верю, — сказала она быстро.

— Ты должна уснуть. Закрой глаза и считай до… пока сможешь. Потом ты проснешься — дома. И тебе будет казаться, что все, здесь увиденное, было сном. Волшебная страна…

— Сон, — повторила она.

— Спи, — твердо сказал Штейнбок. Методам гипноза их обучали в ординатуре, это оказалось не так сложно, как он думал вначале, и сейчас должно было получиться, гипноз уже применялся профессором Анкериджем при лечении расстройства множественной личности Демми Крисченса в 1989 году, этот случай описан в учебниках психиатрии, единственное проверенное в эксперименте использование гипноза для отсечения субличностей от носителя. Анкериджу это не очень удалось, но у Штейнбока не было выхода. Он должен был заставить Алису уйти, хотя больше всего на свете хотел, чтобы она осталась. Навсегда.