В полдень, у ратуши... - [23]

Многие надписи безвозвратно погибли в результате того, что домовладелец в двух камерах держал уголь, адсорбирующий графит, а ведь большинство записей сделано карандашом. Другие камеры были срочно «отремонтированы»: стены их заново оштукатурили и побелили вскоре после того, как в кельнской газете появилась первая заметка о подвале. Как это могло произойти?

Мэдге и его товарищи долго просили г-на Дамена и управляющего ведомством г-на Шефера разрешить им сфотографировать помещения камер. Хозяин ссылался на муниципалитет, в муниципалитете отказывали на том основании, что по договору об аренде в подвале якобы запрещается производить какие-либо съемки и что вообще «не разрешается входить туда посторонним». Г-н Дамен, улыбаясь, уверял, что у него в доме никогда никого не подвергали пыткам.

Фальшивые улыбки домовладельца, его упорное стремление оградить от посторонних взоров свои подвальные помещения насторожили антифашистов. И Мэдге решился на крайнее средство. С риском быть уличенным в нарушении неприкосновенности жилища он проник днем в подвал и остался там никем не замеченный. В течение ночи ему удалось отснять четыре пленки, которых хватило ровно на четыре камеры.

Когда Семи предъявил г-ну Дамену фотографии, того чуть не хватил удар. От мнимой любезности не осталось и следа. Он принялся орать и топать ногами, обещая упечь Мэдге в тюрьму как «ночного вора».

«Но ведь я ничего не украл», — возразил Мэдге разъяренному домохозяину. Но тот не пожелал с ним разговаривать. «Нечего тут фотографировать. Кому нужна эта старая пачкотня! У нас есть проблемы, которые гораздо важнее. И кроме того, на участке моего отца никого не расстреливали. А вот там, на площади, действительно повесили некоторых, занимавшихся мародерством во время бомбежек, и поделом им, бандитам!» — орал он вдогонку.

С какой легкостью состоялся переход от лицемерия к цинизму! Стоит вдуматься в поведение г-на Дамена, чтобы понять, что руководит сегодня поступками иных «добропорядочных» граждан ФРГ, совершивших в прошлом сделки со своей совестью и вдруг ощутивших, подобно андерсеновскому королю, что они стоят перед целым светом в чем мать родила. Сначала г-н Дамен попросту отмалчивался. Почти двадцать лет он молчал о том, что в его доме совершались страшные преступления. Почему он молчал?

Потом, когда об этом начали говорить вслух, он пытался доказать, будто никаких преступлений не было. Почему он лгал?

Затем оказалось, что его «отец также пострадал от нацистов» и даже подвергался пыткам в подвале собственного дома. Эту ложь помог разоблачить старый документ, в котором нацисты выражали благодарность Дамену-старшему за «сотрудничество».

И наконец, откуда взялся тот безграничный цинизм, который позволил применить по отношению к жертвам гестаповского террора выражение озверевшего лавочника — «бандиты» и «пачкотня»? Откуда все это в преуспевающем бюргере, уважающем конституцию «демократического» государства? Ключ к решению этих вопросов дала еще одна метаморфоза, происшедшая с г-ном Даменом.

В феврале 1979 года по западногерманскому телевидению был показан многосерийный американский фильм «Холокауст». Фильм-полуправда, рассказавший о фашистском геноциде на примере трагедии одной еврейской семьи, но умолчавший о миллионных жертвах народов Европы и о том, что породило германский фашизм.

Этот фильм, хотя и обладавший некоторыми художественными достоинствами, безусловно, не претендовал на историческую достоверность. Однако он задел тот нерв, который чаще всего вызывает у немцев слезы восторга или гнева. Сентиментальность и попранная библейская добродетель в сочетании с грубым натурализмом исторической полуправды произвели шоковый эффект. Дискуссии, которые развернулись после «Холокауста» за домашним столом и в присутственных местах, долго не затихали. Для одних «Холокауст» послужил сигналом к пробуждению дремавшей совести, заставил задать себе вопрос: «А что мы знаем о фашизме?» Другие восприняли «Холокауст» как предупреждение и постарались заблаговременно отвести от себя возможные подозрения.

Несколько вечеров просидел у телевизора и г-н Дамен. Трагедия семьи Вайс, видимо, в какой-то мере потрясла и его. Он ощутил потребность высказаться публично, поведать о том, что у него «накипело на душе» за долгие годы «вынужденного» (ну конечно же!) молчания.

И что же он? Неужели он широко открыл двери своего дома представителям демократической общественности и прессы, чтобы они смогли воочию убедиться в преступных деяниях гитлеровцев на Апельхофплац? Разумеется, пет. Для такого поступка шок, очевидно, все ясе был недостаточным.

Спасительная соломинка полуправды, которую вернее было бы назвать соломинкой полулжи! Скольким буржуазным политикам, «гуманистам» и просто обывателям, которые хотели бы казаться честными, она помогала удерживаться на поверхности моря житейского, не давала утонуть под грузом тяжелых обвинений собственной совести! Скольких она погубила, заставив сделать роковой шаг от полуправды к чистой лжи!

Ухватился за протянутую соломинку и г-н Дамен, а вместе с ним чиновники кёльнского муниципалитета. После того как они в течение многих лет отказывали в осмотре подвала демократическим организациям, корреспондент буржуазной газеты «Кёльнише рундшау» такое разрешение без труда получил и даже удостоился чести взять у хозяина дома интервью.