В поисках Вишневского - [37]

Я не могу скрыть своего восхищения. А Анна Марковна продолжает:

— Сейчас операция начинается с того, что мы вводим наркоз больному ребенку прямо в палате, он даже не знает, что через полчаса он будет на операционном столе. Его принесут туда, вынув из холодной ванны, охлажденного до тридцатиградусной температуры. Потом вводится в трахею через горло трубка для поддержания дыхательного наркоза, а потом начинается самое главное: рассекается грудная кость, раздвигается грудная клетка, и вот оно, сердце! Лежит в рассеченном перикарде это маленькое сердечко, которое будет отключено от кровеносной системы, вскрыто, переделано, приведено в порядок, подшито и уложено на место. Затем грудная клетка зашивается, к сердцу подводят ток, отключив аппарат искусственного кровообращения. А дальше — теплая ванна для пациента и палата, и непрерывное, неустанное внимание, и ожидание, тревога в глазах измученных родителей, тревога у маленьких соседей, тревога у медперсонала. Тревога, тревога, тревога! И ожидание. И свое-то сердце здесь столько перестрадает…

Я вспоминаю, — снова говорит Анна Марковна, — как однажды мы с Александром Александровичем оперировали маленькую девочку. Она была такая трогательная. Мы сделали все возможное, что только было в наших силах, но она все же умерла во время операции. Ничего нельзя было сделать. И мы оба стояли над ней и плакали, словно потеряли какое-то близкое нам, родное существо…

— А как вообще вы пришли к этой специализации — к операциям на сердце?

— Ну, это началось давно. Еще в 1952 году мы ездили в клинику второго мединститута, к профессору Бакулеву, смотреть операции на сердце, когда это еще были первые шаги в этой области. Мы знакомились с новыми методами операций. Работал с нами ассистент Бакулева, опытный и талантливый хирург Мешалкин. Он делился с нами своими методами, приезжал к нам в институт на операции «синих» больных. Заезжал вечерами, чтобы самым тщательным образом проследить за послеоперационным периодом. И не только из чувства ответственности — он вел научные наблюдения.

Много экспериментов проводилось у нас и с животными, для этого имелся целый так называемый «звериный корпус», где содержались собаки, крысы и другие животные.

Я благодарю Анну Марковну за ее рассказ и прощаюсь с ней.

И еще интервью.

О первой пересадке человеческого сердца, сделанной в Советском Союзе именно Александром Александровичем Вишневским, рассказал мне хирург Арнольд Николаевич Кайдаш. И вот что я узнала от него.

Еще в 1968 году Вишневский после длительной тренировки на трупах впервые начал эксперимент по пересадке сердца у животных. Это были операции с подшиванием сердца и различными вариантами подключения дополнительного кровообращения. Знаменательно, что знаменитый хирург из Кейптауна — Христиан Бернар, осуществивший первую пересадку сердца человеку, перед этой операцией приезжал в Советский Союз и наблюдал, как наши врачи-экспериментаторы делают эту операцию на животных.

Операция пересадки сердца требует совершенно исключительной стерильности, то есть целых стерильных блоков, палат, и соответствующего оборудования, которого в старом здании Института имени А. В. Вишневского не было, а новое здание было еще не закончено. И тогда Александр Александрович — главный хирург Министерства обороны — задался целью произвести операцию пересадки сердца в Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова в Ленинграде. Руководство академии поддержало предложение Вишневского. Была проведена подготовка стерильных помещений и оборудования в отличном корпусе госпитально-хирургической клиники, где для пересадки сердца был отведен целый этаж. Была оборудована специальная операционная и пластмассовая палатка — там должен был находиться больной после пересадки. Была подготовлена новейшая аппаратура и создана группа хирургов-иммунологов и специалистов по искусственному кровообращению.

В таком громадном городе, как Ленинград, больных, перенесших инфаркт, было множество, и многие из них соглашались на пересадку сердца как на последнюю надежду на продление жизни. Так что в реципиентах недостатка не было.

Больных, ждавших пересадки сердца, было много, и нередко они умирали, не дождавшись операции, поскольку большинство из них были хронические сердечники, уже перенесшие по два, по три инфаркта миокарда, с декомпенсацией, с отеками легких. По существу, жизнь их держалась буквально на кончике иглы при инъекциях различных сильнодействующих препаратов, помогающих сердечной деятельности. В бригаде, обслуживающей этих больных, было установлено круглосуточное дежурство, и каждый из членов этой бригады не имел права отлучаться по своим делам больше чем на полчаса, и так было в течение двух месяцев.

Вопрос о донорах оказался чрезвычайно сложным. Их доставляли в одну и ту же клинику в отделение реанимации, ни в какой мере не связанное с бригадой, занимающейся трансплантацией сердца. Доноры часто имели повреждения многих жизненно важных органов, и хирурги в этих случаях не решались производить трансплантацию.

Надо было еще подобрать по иммунным пробам совместимость тканей донора с тканями реципиента и при этом учесть самые мельчайшие детали.