В поисках великого может быть - [54]

Так вот, чтобы найти хоть какое-то утешение, Боккаччо предлагает дамам читать свою книгу. Она написана специально для них.

В книге есть ещё одно очень важное авторское вступление, предваряющее новеллы четвёртого дня. Это единственная история, которая представлена в «Декамероне» от лица автора, поэтому она необыкновенно важна для понимания произведения в целом, несёт в себе некий программный смысл. В этой новелле говорится о человеке, по имени Филиппе, который жил некогда во Флоренции. У героя, незнатного, но весьма состоятельного, рано умерла жена, и он остался один с малолетним сыном. Охваченный горем, Филиппе решил навсегда удалиться от мирского. «…Раздав всё своё имущество во имя божие, он тотчас же ушёл на гору Азинайо, поместился здесь в одной келейке с своим сыном и, живя с ним от милостыни и в молитвах, особенно остерегался говорить в его присутствии о каком бы то ни было мирском деле, ни показывать ему что-либо подобное, дабы это не отвлекало его от такого служения; напротив, он всегда беседовал с ним о славе вечной жизни, о боге и святых, ничему иному не обучая его, как только молитвам; в такой жизни он продержал его много лет, никогда не выпуская его из кельи и никого не давая ему видеть, кроме себя».(125)

И вот однажды, когда отец стал уже довольно стар и ему было не под силу в одиночку преодолевать путь до Флоренции, он взял с собой сына, которому к тому времени уже исполнилось восемнадцать. Юноша впервые увидел «дворцы, дома, церкви и всё другое, чем полон город и чего он, насколько хватало памяти, никогда не видел». В изумлении он то и дело спрашивал отца, – что это такое и как зовётся? Отец отвечал…

Но тут случилось им встретить толпу «разодетых женщин, возвращавшихся со свадьбы». Увидев их, парень обратился к отцу: "А что это такое?" На что отец ответил: «Сын мой, опусти долу глаза, не гляди на них, ибо это вещь худая». Тогда сын спросил: «А как их звать?» Отец, дабы не возбудить в чувственных вожделениях юноши какой-нибудь плотской склонности и желания, не захотел назвать их настоящим именем, то есть женщинами, а сказал: «Их звать гусынями». И вот что дивно послушать: сын, никогда дотоле не видевший ни одной женщины, не заботясь ни о дворцах, ни о быке или лошади и осле, либо о деньгах и другом, что видел, тотчас сказал: «Отец мой, прошу вас, устройте так, чтобы нам получить одну из этих гусынь». – «Ахти, сын мой, – говорит отец, – замолчи: это вещи худые». – «Разве худые вещи таковы с виду?» – спросил юноша. «Да», – ответил отец. Тогда он сказал: «Не знаю, что вы такое говорите и почему эти вещи худые; что до меня, мне кажется, я ничего ещё не видел столь красивого и приятного, как они. Они красивее, чем намалеванные ангелы, которых вы мне несколько раз показывали. Пожалуйста, коли вы любите меня, дайте поведём с собой туда наверх одну из этих гусынь, я стану её кормить». Отец сказал: «Я этого не желаю, ты не знаешь, чем их и кормить», – и он тут же почувствовал, что природа сильнее его разума, и раскаялся, что повёл его во Флоренцию». (126)

Это одна из центральных тем книги: нельзя противиться законам природы. «Таких сил, сознаюсь, у меня нет, и я не желаю обладать ими для этой цели», – утверждает сам автор. (127)

«Декамерон» открывается вводной новеллой. В этой новелле Боккаччо изображает событие, произошедшее на самом деле – эпидемию бубонной чумы, охватившую Европу в 1348 году. Это не выдумано автором. Но на момент описываемых в книге событий Боккаччо было 35 лет, он пребывал в том самом возрасте, в котором Данте якобы приступил к созданию своей «Божественной комедии». Вообще, такие параллели для Боккаччо необыкновенно существенны. Смертельной эпидемии посвящена вводная новелла «Декамерона», и это – вторая рама книги.

Сохранилось историческое свидетельство современника Боккаччо, Маттео Виллани, который рассказывает о людских нравах в разгар бедствия, унесшего жизни 25 миллионов человек…: «Сладострастие не знало узды, явились невиданные, странные костюмы, нечестные обычаи, даже утварь преобразили на новый лад. Простой народ, вследствие общего изобилия, не хотел отдаваться обычным занятиям, притязал лишь на изысканную пищу; браки устраивались по желанию, служанки и женщины из черни рядились в роскошные и дорогие платья именитых дам, унесённых смертью. Так почти весь наш город (Флоренция) неудержно увлёкся к безнравственной жизни; в других городах и областях мира было и того хуже». (128) Чума здесь как бы снимает все запреты.

Сам Боккаччо, описывая мир, охваченный чумой, тоже говорит о том, что нравственные нормы в этот период оказались точно отброшены. Сама жизнь коренным образом изменила нравы горожан. Люди «предоставили и себя и своё имущество на произвол, точно им больше не жить» <…> заболевали многие и повсюду.<…> Не станем говорить о том, что один горожанин избегал другого, что сосед почти не заботился о соседе, родственники посещали друг друга редко, или никогда, или виделись издали: бедствие воспитало в сердцах мужчин и женщин такой ужас, что брат покидал брата, дядя племянника, сестра брата и нередко жена мужа; более того и невероятнее: отцы и матери избегали навещать своих детей и ходить за ними, как будто то были не их дети». (129)