В поисках утраченного 'Я' - [18]

Психоаналитическая парадигма первичной травмы:

• рождение рассматривается как глубочайший шок;

• шок этот создает резервуар тревоги, порции которой высвобождаются в течение всей последующей жизни;

• травматический опыт рождения настолько ужасен, что вытесняется из детской памяти;

• причина дальнейших проблем и кризисов кроется в содержании родовой тревоги;

• отделение от матери представляет первичную травму;

• последующие отделения любого рода приобретают столь же травматический контекст;

• отделение при рождении «впечатывается» в мозг младенца в форме визуального образа;

• любое наслаждение в конечном итоге стремится к воссозданию внутриутробного первичного блаженства, рая, утраченного при рождении;

• препятствие для удовлетворения представляет родовая тревога, сигнализирующая об опасности возвращения в материнское лоно.

Кристаллизуем в наглядной схеме указанные положения.

1. Внутриутробное существование – Эдем, пребывание в котором сопровождается переживанием блаженства.

2. Начало родовой активности матери – нарушение райского гомеостаза, зарождение тревоги, предвещающей грядущую катастрофу.

3. Роды – катастрофа обрушилась со всей своей ужасающей мощью. Переживание кошмара изгнания. Полная утрата безмятежности, покоя и состояния нирванического единства. Паника и нарастающая тревога. Сотрясение. Потрясение. Крушение. Удушье сжимающего коридора. Встреча с Неведомым, таящим в себе опасность и угрозу уничтожения.

4. Рождение – изгнание свершилось. Падение в холод чужого мира. Переживание потери, утраты единства, брошенности, выброшенности. Взрыв отчаяния.

Когда эмбриональный ум сталкивается с тотальным крушением мира, он реагирует непосредственно, то есть испытывает ужас – как ответ на мгновенное осознание событий, таящих в себе для него возможность гибели, с одной стороны, и драму происшедшего лишения покоя и защищенности – с другой. Стало быть, можно говорить о том, что плод, попавший в водоворот смертоносные событий, охвачен страхом, а родившийся ребенок окутан тревогой.

Тревогу уравновешивает тоска. Ибо тоска – это пер вый атрибут памяти, которая в любой момент несносного настоящего может нашептать о пленительном и прекрасном прошлом. И, повинуясь этому властному гипнотическому зову, душа обращает свой взор вспять и готов; устремиться обратно. Но происшедшее – уже произошло. И оно способно быть реконструированным только в одном случае – если время повернет назад, в прошлое. Но как можно вернуться к тому, чего в действительности нет? Следовательно, и назад хода нет. Потому что свершившееся – свершилось, а значит, умерло.

Получается, что человека в первые мгновения мучительно тревожной жизни тянет к смерти, так как его влечет, что вполне естественно, к водам обетованным внутриутробного Эдема. Происходит своеобразная рокировка реальностей: смерть (ведь плод уже умер, когда ожил человек) представляется жизнью (в ее истинном смысле, как перманентного блаженства и нарциссического переживания своего собственного бессмертия), а жизнь (наша реальность предметного мира) являет собой самую настоящую смерть (как состояние потери).

Младенческий мозг выводит формулу:

• Жизнь = Смерть.

• Смерть = Жизнь.

Однако человеческим ожиданиям не суждено сбыться. Факты таковы, что выход и вход – не одно и то же. Рай закрыт. Если тоска не растворяется, она обращается в отчаяние. Итак, первое впечатление, равно как и самоограничение человеческого существа можно определить через следующие качества переживаний:

• я изгнан;

• я смертен, то есть подвержен уничтожению;

• я одинок;

• я нахожусь в той ситуации, где мне постоянно что-то угрожает;

• я беззащитен;

• я дезориентирован во времени и пространстве; ибо не знаю, что меня ожидает в следующий миг;

• я бездомен, поскольку изгнан из того места, которое полагал своим домом;

• я – вечный странник, лишенный уюта, приюта и покоя.

Безусловно, данные описания лишь метафоры, ибо переданы словесно, и младенец еще не мыслит такими категориями. Он вообще еще ничего не формулирует, а только лишь формирует. Отсюда возникает вывод: «Жизнь – это страдание».

NB. Таким образом, получается, что первая инграмма (запись, запечатление) нашего мозга содержит в себе смысл: изгнанность – странничество – одиночество – обреченность на уничтожение. И следовательно, человек, любой человек – по сути своей, по изначальному статусу – несчастен. Он не-счастен, потому что не-причастен счастью, не со счастьем. Ведь в мире все проще, чем в наших умозрительных конструкциях. Несчастье – это отсутствие счастья. Жизнь наша тотально пронизана отчаянно дерущимися друг с другом подспудными противоречиями. И в силу неизбежности вступает парадокс: жить тревожно, а умереть страшно. Капкан захлопывается, и наступает ад – эпоха кошмара.

Глава 2 Зло как психологическая реальность

Если говорить о человеке, то получается, что зло заложено на уровне инстинктов в самой его природе. Тем не менее оно уживается в нем с позитивными и созидательными силами любви. При этом следует отметить, что такое явление, как ненависть, имеет свое предназначение – быть направленной на борьбу со злом в самом человеке, а не с другими людьми, и в этом заключается ее очистительный смысл. Извращение механизма регулирования деструктивных сил начинается тогда, когда они направляются на других людей. И тогда, в конечном итоге, получается, что личность в течение всей своей жизни занимается самоуничтожением. Мы непрестанно сталкиваемся с одним из труднообъяснимых феноменов, который проявляется в склонности людей объединяться с деструктивными силами. А свидетельством тому является наполненность мира ненавистью, склоками, бессмысленной конфронтацией. Кстати, любопытная тенденция, подтверждающая сказанное, наблюдается и у пациентов – тех людей, чей уровень саморазрушения оказался уже критическим: нередко они вовсе и не стремятся к излечению. Откуда это парадоксальное и бессмысленное сопротивление?