В поисках утраченного - [59]

Дни сменяли друг друга. Скованный декабрьским морозом, я вскоре вернулся к единственному разумному сценарию. Очевидно, Джойс устроилась под кокосовой пальмой со стаканом аньехо-рома, погрузив ноги в теплый песок.

И я решил как-то изменить свою жизнь. Пора вырваться из поля тяготения книг. Обойдусь без путеводителя, без энциклопедии, без рекламного буклета, без разговорника, без расписания и без дорожной карты. Я иногда поглядываю на полки и вздыхаю. Конечно, я немного буду скучать по книжному магазину, но мне важнее найти собственную дорогу, собственную маленькую судьбу.

Перезвон дверного колокольчика, ледяной порыв ветра. В магазин входят мужчина и ребенок. Мужчина в клетчатой осенней куртке и потому стучит зубами. Ребенок закутан в три слоя шерсти и шарфов. Посетители стряхивают с ботинок снег, расстегивают куртки. От них исходит тонкий аромат древесного угля, карамелизированного мяса и гвоздики. Несомненно, они только что из «Данкеля», еврейской закусочной на противоположной стороне улицы.

Пока малыш осторожно, как следопыт из племени сиу, пробирается к книжным полкам, мужчина подходит к прилавку. Я замечаю, что он странно поглядывает на наше объявление.

— Интересуетесь? — спрашиваю я.

Он отрицательно качает головой, но я не собираюсь менять тему, поскольку по какой-то таинственной причине убежден, что он идеально подойдет для этой работы.

— Видите ли, вы не правы. Это идеальная работа: низкооплачиваемая, но полно времени для чтения.

— Я подумаю, — улыбается он. — А пока нет ли у вас книг о динозаврах?

— Целая коллекция! Посмотрите в конце третьего ряда под мигающей лампой дневного света.

Повторять информацию нет необходимости — ребенок уже подбежал к третьему ряду. Мужчина медлит. Он пробегает глазами полки, задерживается на мгновение у стола «Новых поступлений», смотрит на полку Микки Спиллейна и наконец склоняется над картонными коробками с книгами, которые я продаю по доллару за штуку. Большинство из них стоит гораздо больше. Например, сразу бросаются в глаза три относительно недавних путеводителя (Индонезия, Исландия, Гавайи), почти безупречный экземпляр книги о Тантане («Акулы Красного моря»), «Книга узлов Эшлея» (в хорошем состоянии, несмотря на отсутствие обложки) и специальное издание «Жизнь: инструкция к употреблению» Жоржа Перека (в роскошном переплете).

Присев на корточки перед коробками, мужчина рассматривает книги, переворачивает их, откладывает в сторону, чтобы посмотреть, что лежит внизу. Я вижу, как он замирает, как будто нашел на дне коробки большого высохшего тарантула. Я быстро приближаюсь. Мужчина держит старую Трехголовую Книгу.

— Не обманывайтесь внешним видом — это уникум.

— Что вы сказали? — спрашивает он, словно очнувшись.

— Уникум. Книга — единственная на всем свете.

— Правда? Откуда вы знаете?

— Посмотрите повнимательнее. Она составлена из фрагментов трех книг. Первая треть из труда об охоте за сокровищами. Вторая — из исторического трактата о пиратах Карибского моря. Последняя треть — из биографии Александра Селкирка,[20] потерпевшего крушение на одном из островов Тихого океана.

— Значит, антология.

— Нет. Это фрагменты в буквальном смысле. Мусор. Обломки кораблекрушения. Переплетчик спас остатки трех книг и сшил их вместе. Это ручная работа, не массовое производство.

Мужчина вертит в руках книгу, как кубик Рубика.

— Очень странно. Не понимаю, зачем переплетчик это сделал.

— Трудно сказать. Может, страсть к загадкам… Послушайте, я отдам ее вам за пятьдесят центов, скидка для служащих.

Он не успевает ответить. Ребенок выбегает из третьего прохода с охапкой сокровищ. Мужчина кладет Трехголовую Книгу на прилавок, чтобы посмотреть выбранное малышом. Я ожидаю, что он резко сократит обильное собрание, но нет. Он с удовольствием читает заголовки и на каждый удовлетворенно кивает.

«Вымирание динозавров», «Эпоха ящеров», «Большой путеводитель по окаменелостям», «Гигантские птицеподобные юрского периода» и «Меловой период, как будто вы там были».

— Отлично. И ничего о колибри?

— Ничего о колибри, — отвечает ребенок, разводя руками.

— Очень жаль.

Мужчина придвигает мне книги, кладет поверх них две двадцатки и начинает застегивать куртку мальчика. Я суммирую покупки, тактично даю пятнадцатипроцентную скидку и заворачиваю книги в старый пластиковый пакет. Когда я протягиваю сдачу, мужчина загадочно улыбается:

— Ваш уникум. Ему кое-чего не хватает.

Я вопросительно поднимаю брови. Вместо ответа мужчина достает из бумажника дважды сложенный листок и осторожно кладет его на Трехголовую Книгу. Его дрожащий указательный палец на мгновение задерживается на бумаге. Затем все происходит очень быстро. Он забирает свой пакет, поправляет вязаную шапочку и подталкивает ребенка к двери, желая мне веселого Рождества.

— Feliz Navidad![21] — добавляет ребенок, размахивая варежками.

Перезвон дверного колокольчика. Порыв ледяного воздуха. Они сбежали, как два диверсанта, только что подложившие бомбу замедленного действия.

Заинтригованный, я разворачиваю листок. Это карта Кариб, прямоугольная, около двадцати сантиметров в длину, без даты, без пояснений. На обороте ничего. Однако похоже, что она весьма старая: ломкая, пожелтевшая, с крошечными следами грибка, с выцветшими чернилами и с таким архаичным названием, как Британский Гондурас вместо Белиза.