В поисках света - [21]

Вернемся к нашей баранине. Каждый из вас оказался здесь в силу своего набора разных причин, мотиваций и объяснений. Но не слишком ли дорого вы заплатили за возможность неделю прокантоваться в этом городке. Все-таки, может быть, имеет смысл взять отсюда и унести что-нибудь кроме сувениров. И надоевших за неделю ребрышек и крылышек по утрам. Должен вам честно признаться, что это мое указание по поводу репертуара завтраков. Если вы все настаиваете, мы каждый день можем подавать другой завтрак. Но я так скромно рассуждал: «Ну, нужно людям хоть какое-нибудь напоминание!» Вот и подумал, что завтрак с утра и будет именно таким напоминанием о внутреннем конфликте: с одной стороны, я приехал как бы для встречи с Мастером, с другой стороны, каждый день одинаковый завтрак. Как же быть? Как решить эту сложную проблему выбора? Если вас эта проблема слишком беспокоит, — вы клиенты, а клиент всегда прав, то, пожалуйста, мы можем прямо сегодня дать указания кухне. Но вам даже в голову не пришло, что завтрак, его материальное содержимое, может служить духовному и психологическому развитию. Ну, извините за то, что мне это пришло в голову.

Вы приехали ко мне. Все, что здесь с вами происходит… Здесь нет ничего случайного. Ничего. И это не мания величия, я точно знаю, что даже машины, проезжающие мимо вас в тот или иной момент, и они не случайны. И птички, и погода, и все остальное. Здесь, в этом городке, находится центральное место всей жизни традиции на первом уровне. Это наша собственная маленькая Шамбала. Так решила традиция, а не я. Я только сейчас начинаю догадываться, почему именно здесь. Стал видеть потихонечку, как изображение проступает. Фотография. Медленно-медленно, а потом бух-бух и изображение. Я надеюсь, что скоро будет бух-бух. Именно поэтому я устаю, и это нормальная рабочая усталость. Когда-нибудь, может быть, кто-нибудь из вас научится это делать. А как человек я мало интересен. Я достаточно трезво вижу этого человечка. Ну, художник, ну, вот что-то там на сцене делает и называет это Зикром. Ну, немножко разбирается в психологии и философии. А так не очень-то… не принципиальный, любвеобильный, нормальный, в общем, человек. Я его люблю, потому что без него не было бы меня. Какой ни есть — люблю, потому что из него вылупился.

«Папа коммунист, мама коммунист. Мама у меня такая комсомолка 40-х годов была, а папа вообще ветеран партии. Правда, тоже какой-то неправильный ветеран, неправильно себя вел. Бабушка. Да, с бабушкой мы много общались, бабушка у меня интересная. Она говорила: „Я попам не верю“. Поэтому молилась только дома. Иконы в избе висели. Что там у нее за история была с попами, не знаю. Но вот такая она была. В костелы в Вильнюсе я любил ходить. Это просто очень красиво было для меня. Орган, костел, музыка.

В армии я с Мессингом пересекся. Мы с ним пятнадцать минут поговорили после его выступления, в гримерке.

Мне было интересно все, что связано с человеком. Но как-то книжки эзотерические не приходили. Была масса другой литературы. Я читал художественную литературу. Надо было много прочесть. Мне повезло, мне по блату сделали подписку на „Библиотеку мировой литературы“ — 200 томов. Я решил, что надо прочесть, чтобы иметь какой-то кругозор в этой области. Потом всякую другую художественную литературу, психологическую литературу, философскую литературу, об искусстве, об истории искусства. А из эзотерики единственное, что я прочел, — это Евангелие и Библию. До встречи с учителем. Евангелие, Библию и Мережковского „Не мир, но меч“. О жизни Иисуса. Вот и все».

Вы прекрасные люди, когда не спите, замечательные. Отличные от других, которые вообще никогда не просыпаются. Но иногда вы очень переоцениваете себя на основании того факта, что иногда вы просыпаетесь. Это вдвойне некрасиво. И когда обычный человек это делает, не соприкасавшийся ни с чем, — ну, все люди — люди. Ну, не хватает человеку плюс-подкреплений, что делать. Но когда вы это делаете… Вот так я и понял, что знания — это ничто. Благодаря людям. Я смотрел. Человек узнал такое, за что раньше люди жизнь клали, выполняли совершенно немыслимые усилия в течение многих-многих лет, чтоб только услышать это. Это было в прошлые темные времена. А сейчас… Человек такие сокровенные сокровища ногами топчет… Ты ему мешок алмазов, а он ими дорожку в саду на даче посыпает и говорит: «Крупноваты! Ходить неудобно». Ты ему бриллиант чистейшей воды, а он его в угол куда-нибудь засунет и забудет. У него столько других ценностей. Забавно! Но не в смысле насмешки. Пришел я к этому, к улыбчивости своей по поводу людей, потому что трагично это. Трагично, когда такое великое создание вынуждено проводить свою жизнь в суете сует. Это трагично. Но когда человек это уже знает, хотя бы на уровне информированности о том, что есть выход из данной ситуации, но продолжает в том же духе — это ужасно смешно. Смешон не человек, а то, как люди оценивают это знание. Это такой пустячок оказывается, просто пустячок. Предмет не первой необходимости. Знание, само по себе, ничего не может изменить в вашей жизни, ничего. Ну, разве что, вы можете словечками этими поиграть. Только усилие и боль — иногда страшная боль — могут изменить человека и привести его к любви, свету и истинному знанию, которое не слова и не логические конструкции. Боль не ради мазохизма, а боль, когда продираешься сквозь все это. И потому что начинаешь чувствовать то, что раньше тебя совсем не касалось. Это вам не слезы умиления по поводу погибшей кошечки. Вокруг люди гибнут, в корчах, в невыносимой боли и страдании. И уж извините меня, может, я не прав, но мне как-то это важнее, чем кошечки и собачки. Я их убивать не буду, но уж если они погибли, то погибли. Успеть бы людям помочь. Хотя бы одному человеку помочь не погибнуть. Знаете, есть жесткий закон традиции: «Нельзя помогать человеку, если он тебя об этом не просит, за исключением случаев прямой угрозы его жизни». Ибо жизнь в любой форме — священна. Но поскольку я — человек разумный, я понимаю, что я не могу спасти всех, это может привести только к абстрактному гуманизму. Я выбираю людей. Если рядом гибнут кошка и человек, то я буду спасать человека, а не кошку. Я слышу голос своего третьего отца, и я очень хочу к нему, я готов попробовать выдержать все обстоятельства этого третьего рождения. Я его слышу, и я ему верю. И даже если мне придется для этого покинуть вас всех, как бы это ни было больно, я это сделаю. Вот последняя, самая моя глубокая, искренность. Я очень доволен — вы приехали… А это залог того, что мы достроим ашрам. Это как минимум — уже благое дело сделали.