В поисках смерти - [10]

Совсем иначе город воспринимается, стоит ночи просочиться в его пределы. Сухой жар воздуха сменяется живительной прохладой. Отступает крикливая суета. Опустевшие улочки вновь обретают свой уникальный восточный шарм, что почти невозможно разглядеть, когда ты окружен дикой, разношерстной толпой, в которой смешались все конфессии и цвета кожи. Только когда стихают голоса продавцов клубники и плач маленьких детей, уставших плестись за родителями по солнцепеку, рождается настоящий Иерусалим. Город, по неровным улицам которого стоит пройтись хотя бы раз…

Шаг, ритмично чеканивший землю, в какой-то момент едва не превратился в бег, но после — замедлился, точно сердцебиение беспечного туриста, едва не угодившего под автобус в попытке «взорвать» Инстаграм новым снимком. Парень, улизнувший через чёрный ход ночного клуба, ставшего последним пристанищем для юного воришки по прозвищу «Лис», смог перевести дух. Погони за ним не велось, а значит и спешить было некуда. Таинственный незнакомец, к слову, преследования не боялся. Он знал наверняка: любой безумец, что осмелится встать на пути, падет бездыханным! В то же время, меньше всего ему хотелось отнимать чью-то жизнь… а потому, юноша старался не привлекать к себе лишнего внимания.

Случайно встретив его на улице, вы, скорее всего, прошли бы мимо. Особенно здесь, в Иерусалиме, в месте изобилующем колоритными персонажами. Заурядная одежда и типичная для Израиля внешность. Парень не выделяется из толпы ровно до тех пор, пока не заглянешь в его угольно-черные глаза, скрывающие неспокойный океан вечности.

Глаза не юноши, но старика. Два изношенных сита, пропустивших через себя тысячелетия скорби и отчаяния… Без преувеличения, они повидали столько, что всем прелестницам Востока не хватило бы тысячи и одной ночи, чтобы рассказать их печальную историю. До недавнего времени мальчишка смиренно плыл по реке времени, собирая черным неводом свой страшный улов. Задолго до того, как выросли грубые стены Иерусалима, он топтал эти земли, избавляя от мук страждущих. В его крепких объятиях прекращали биться измученные сердца и стихали конвульсии. Именно он дарил блаженную улыбку тем, кто жил в беспросветном горе.

Целую вечность назад этот юнец щурился в лучах палящего солнца, наблюдая за тем, как смелый пастушок по имени Давид наносит сокрушительный удар по грозному воину, исполину Голиафу. Отстранённо и безучастно он смотрел на то, как пронзают ножами великого Цезаря, театрально произносящего легендарное: «И ты, Брут?!». Он же был свидетелем того, как любимица народа, принцесса Диана, в сопровождении любимого мужчины, Доди Аль-Файеда, прыгнула в черный Мерседес, позабыв пристегнуться… О нем в свое время мрачно рассуждал Гёте, его пытался запечатлеть в цвете Густав Климт, ему же посвящала свои душераздирающие музыкальные оды Диаманда Галас. Великий и ужасный жнец, хладнокровный Черный Ангел, не знающий жалости и пощады, свидетель всех концов и последний друг каждого человека, когда-либо жившего на Земле. Господин Смерть.

Он не любил, когда вокруг его скромной персоны начинала клубиться дымка пафоса и благоговения. Все эти культы, что в определенный период истории плодились, словно грибы после дождя, не представлялись Смерти хоть сколько-нибудь занимательными. Свободный от иллюзий относительно своей роли, Мрачный Ангел не желал романтизировать то дело, которым занимался. Впрочем, живым то было невдомек, а потому, они продолжали восхвалять Погибель Несущего в надежде вымолить пощаду, когда пробьет их час.

Но, насколько было известно самому Ангелу Смерти, задержаться в мире живых дольше положенного — задача невыполнимая! Мертвое Око, расположенное в центре медальона, который не снимал Смерть, неотвратимо распахивалось, устремляя свой мутный взор на того, чьи песочные часы жизни роняли последние крупицы. Так было всегда, от начала времен, задолго до того, как Пангея раскололась на материки, разбежавшиеся в разные концы земного шара… Так должно было продолжаться до тех пор, пока не издаст свой финальный вздох последний из сыновей Адама и Евы.

Но все это лишь теория. Вернее, в Божественная воля, также известная, как закон мироздания… В то же время, сам факт существования закона подразумевает и наличие нарушителей, сторонников анархии, в нестройные ряды которых решил затесаться и сам Смерть. Рано или поздно, это должно было случиться, ведь даже каменное сердце однажды даст трещину, когда миллиардный вздох отчаяния разобьется о его пределы. В случае Смерти все было слегка иначе. Понятие жалости оставалось ему неизвестным… А может быть оно просто стерлось в незапамятные времена, в миг, когда холодные губы юноши прильнули к очередному рту, исходящему кровью и пеной в предсмертной агонии.

«Профессиональная деформация» — с умным видом заметил бы любой современный психолог, поправив брендовую оправу, съехавших на кончик носа очков. Может быть и так… В прочем, это не отменяет того, что от любого дела, каким бы веселым или грустным они ни было, можно устать. Утомиться настолько, что вопросы мирового баланса и законов природы перестанут казаться насущными… Что, если однажды Уроборосу надоест кусать собственный хвост и он внезапно остановится, приняв тщетность собственных действий? Именно это и случилось со Смертью.