В поисках прошлого - [66]

— В общем, нет, — медленно произнесла она. — Мне там школа не очень нравилась. Другие дети надо мной все время смеялись. Говорили, у меня смешной акцент. — Тут у нее скривились губы. — У самих смешной! — Она задумчиво улыбнулась. — Друзей у меня там не было. Ни одной подруги, я же не могла никого пригласить к себе. Потому что дедушка болел. — Она пожала плечами. — Я и вправду очень-очень рада, папочка, что вернулась домой.

— А дедушка? Он тебе нравился? — Дедушка — такое взрослое слово для маленькой девочки! Она всегда называла его именно так, не «дед», не «дедуля» — а это о многом говорило!

— Ну, он, конечно, немножко на меня сердился, особенно когда я была еще совсем маленькая. — Кэти-Мей подняла на отца глаза. — Хотел, чтобы я все время вела себя тихо, потому что не любил шум. Но он не всегда был такой. Иногда мне разные истории рассказывал. Про войну. — Тут глаза ее расширились. — А ты знаешь, папочка? Дедушка был солдатом в Греции! И все его товарищи погибли. Пап, а что такое товарищи?

— Друзья, — ответил Фрэнк. — Его друзья.

Кэти-Мей некоторое время обдумывала услышанное.

— Он плакал о них и молился за их бессмертные души! — Она явно повторяла чужие слова. — Очень грустно, правда? Я и не знала, что старые люди тоже плачут. А потом начинал на меня сердиться и кричал, чтобы я убиралась вон. Странный он был немного. Никогда не знаешь, чего от него ждать. Мамочка сказала, он не очень хорошо себя чувствует, потому что очень-очень старый.

— Но он тебе нравился?

Кэти-Мей наморщила носик:

— Ну, не совсем. Он не всегда был добрый, не так, как ты или мамочка. Мне лучше тут, с тобой, а еще лучше будет, когда и мама будет с нами, — добавила она деловым тоном.

И ее отец понял, что никогда еще не ставил себя на место своей маленькой дочери, никогда не пытался вообразить, что это такое — жить в зависимости от капризов старого сварливого скряги. Они с Кресси — хотели того или нет — все запутали и испортили, и больше всех был виноват в этом он сам. Фрэнк буквально отгородил Кресси от всего мира. Использовал свою работу в полиции и школу Гила, чтобы развязать себе руки для новой карьеры. Убедил себя в том, что так надо, потому что его успех нужен его семье, но это было правдой только наполовину. Ему нравилось писать, и он хотел продолжать писать, так как знал, что пишет на хорошем уровне. А поскольку желание сочинять пришло к нему поздно, Рекальдо трясся над ним, над свободой, которую ему принесло творчество. И неизбежный, рано или поздно, конец успешной карьеры его пугал. Равно как и Крессиду. Помня об этом, разве можно было считать писательство лишь потворством собственным желаниям?

В ночь перед похоронами отца Кресси обвинила мужа в том, что он всю жизнь испытывал ее терпение, постоянно устраивая непостижимые испытания для ее любви, ставя всевозможные преграды, которые ей все время приходилось преодолевать. И она была права. И даже если она не скажет этого ему опять, когда услышит о предстоящей операции, все равно будет считать это очередным крушением всех надежд и полным крахом. Его любви или своей? И почему он наделал столько глупостей? Лгал и притворялся. Ведь Кресси прекрасно понимала — так же как и он сам, — что настоящей причиной того, что Фрэнк отказался жить в Оксфорде, было вовсе не то, что он не ладил со своим тестем, а нежелание начинать с нуля там, где его никто не знал. Ему и в голову до настоящего момента не приходило, что их маленькая дочь может чувствовать то же самое.

Рекальдо тяжело поднялся.

— Поедем, малышка, смотаемся в какую-нибудь пиццерию и купим себе чего-нибудь к чаю. — Он с сомнением посмотрел на щенка, который с увлечением драл на куски его старую майку.

— Он тоже поедет с нами, — твердо заявила Кэти-Мей. Она подняла Рафферти с пола и пошла за отцом к машине.

Когда они через полчаса вернулись, возле дома уже был припаркован «фольксваген-жук», а в дверях стояла Крессида с озабоченным выражением на лице. Кэти-Мей выскочила из машины.

— Мамочка, мамочка, мамочка! — кричала она, устремляясь прямо в объятия Крессиды. Рафферти, тявкая, несся следом.

— А это кто? — Крессида освободилась от объятий дочери, подняла щенка и стала рассматривать.

— Это Рафферти! — Кэти-Мей пританцовывала от радости.

Крессида перевела взгляд на Фрэнка и покраснела.

— Вот я и дома, — тихо произнесла она. — Ох, милый, дома! Глазам своим не верю…

Фрэнк положил ей руки на плечи.

— А ты, оказывается, подстриглась, — отметил он, поворачивая жену в разные стороны.

С этой только что уложенной стильной прической она выглядела немного по-мальчишески и очень юной.

— Как мило, — признал он. — Ты прекрасно выглядишь! Добро пожаловать домой, a stoi[34]! — Он заключил ее в объятия и опустил лицо в ее волосы. Они пахли персиком.

«Данкреа лиснинг пост» (архив)

Гостиница «Атлантис» закрывается. Всем известная гостиница, достопримечательность поселка Пэссидж-Саут, спроектированная и построенная швейцарским гостиничным магнатом Отто Блейбергом и торжественно открытая тогдашним тишоком Чарлзом Хоги, будет закрыта. Создается новая холдинговая компания. От властей уже получено разрешение на перепланировку здания и превращение его в жилой дом с квартирами класса «люкс». Женщина, убитая на Трианаке прошлой осенью, владела акциями компании, которой ранее принадлежала эта гостиница.