В поисках Нового Града - [60]

Наш царь — Цусима

Наш царь — кровавое пятно,

Зловонье пороха и дыма,

В котором разуму темно».

И так и не вошел больше в башню с цветными стеклами. До самой голодной смерти в эмиграции. Вот, например, не угодно ли?

«Люба мне буква „Ка“,

Вокруг нее сияет бисер.

Пусть вечно светит свет венца

Бойцам Каплан и Кеннегисер.

И да запомнят все, в ком есть

Любовь к родимой, честь во взгляде,

Отметили попранную честь

Борцы Коверда и Конради».

Фаня Каплан и убийца Урицкого Кеннегисер, как бы ни оценивать их деятельность, — во всяком случае странные компаньоны для мыслителя, удалившегося в «башню с окнами цветными». Они туда не пойдут. Из цветных окон, пожалуй, не разглядишь, в кого и как стрелять (они, впрочем, и так не очень хорошо разглядели).

Принимаясь за писание своих статей и став, таким образом (наряду с некоторыми из своих друзей), основателем нового жанра, «религиозного самиздата», я прежде всего вовсе не ставил себе целью разрешать мировые проблемы. Непосредственная цель — защитить беззащитную. Броситься на помощь той, которую бьют, оскорбляют, плюют в лицо. Матери. Матери Церкви.

Это был прежде всего эмоциональный порыв. Заступиться!

Я писал потому, что не мог молчать. И руки сами хватались за перо!

Но, конечно, не только эмоциональный порыв. Была и осмысленная цель.

Я, конечно, понимал, что от чиновников из Патриархии (рясофорных и нерясофорных), о которых речь шла выше, нельзя было Церкви ожидать какой-либо защиты.

Малодушные и неумелые, они были заняты в это время другими делами. Я обращался к молодежи. К русской молодежи, среди которой я прожил жизнь.

Я видел в них порыв к свету, стремление к поискам смысла жизни, порыв к Христу, искренний и бескорыстный, но они были безоружны против потока лжи, который обрушивался на них со столбцов официальной прессы, с трибун официальных ораторов. И я хотел им дать оружие против этой лжи. Я шел к ним, понимая, что в них будущее Церкви, будущее России.

В это время я имел разговор на даче в Баковке со своим старым патроном Анатолием Васильевичем. Он, конечно, не одобрял мою деятельность. Советовал мне придерживаться официальной позиции Патриархии.

Я ответил: «Вы, представители официального православия, Россию потеряли, вы церковь привели на грань пропасти. Теперь, когда пришли новые люди, так хоть не мешайте! Не мешайте им действовать».

То же я говорю и теперь всем «староверам» — церковным, нецерковным, политическим, неполитическим, литературным, — одновременно тем, кто хочет «отсидеться в кустах» или восстановить старую Россию.

Глава девятая

В единоборстве

С 1959 года по 1964-й — самое страшное время. Советское государство со всем своим могучим аппаратом, со всей армией чекистов и сексотов, со всем неисчислимым штатом пропагандистов, журналистов, корреспондентов — ударило по Церкви. Мы были при этом изолированы от всех. Казалось, Церковь в России обречена. Патриархия занимала явно коллаборационистскую позицию и срывала попытки организовать какое-либо сопротивление или предать гласности факты вопиющих безобразий. Причем фигура престарелого Патриарха, который в это время уже приближался к половине девятого десятка, конечно, перевешивала в глазах мирового общественного мнения голоса отдельных лиц.

В то же время Церковь была совершенно изолирована и от нарождающейся оппозиции.

Бунтующая молодежь, которая в это время устраивала демонстрации, митинги, чтения стихов на площади Маяковского, просто не замечала Церкви, и Церковь не имела с ней решительно никаких связей.

«Христианнейшие писатели», которые теперь, особенно находясь за границей, непрерывно говорят о своем «православии», делали вид, что не замечают гонений на Церковь, и прятали свои религиозные убеждения так, как прячут неприличную болезнь.

Между тем борьба с Церковью нарастала. Каждый день в Патриархию приходили сведения о закрытии 5, 6, а то и десятка храмов.

Обители в Молдавии, Западной Украине были закрыты. Тишком была закрыта Киево-Печерская Лавра. Причем очень некрасивую роль сыграл наместник Лавры епископ Нестор, который вывесил на воротах объявление, что Лавра закрыта на ремонт, а потихоньку разогнал монахов.

Характерно, что сам Патриарх узнал о закрытии Лавры лишь через год и то случайно.

Одновременно с древней Лаврой была закрыта Киевская Духовная Семинария и второй по значению Киевский Андреевский собор (Софийский собор уже давно был превращен в музей). В это время был принят следующий порядок закрытия храмов: церкви закрывались руками архиереев. От архиерея, инспирированного соответствующим образом Уполномоченным Совета по делам Православной Церкви, приходил приказ местному священнику сдать все церковное имущество представителю Горсовета, а самому переходить на новое место служения (по указанию епископа). Там, где сопротивление народа закрытию храма было особенно яростным, архиерей лично являлся в храм, забирал антиминс, и богослужение автоматически прекращалось.

Подобный случай имел место, в частности, около Днепропетровска, когда архиепископ Иосаф, придя в женский монастырь во время проскомидии, войдя в алтарь, положил Агнца в карман рясы и объявил, что литургии не будет.