В поисках Нового Града - [26]

Начнем с самой незначительной. Уязвленное самолюбие диктатора, которого раз заставили его противники из ЦК унизительно отступить в этом вопросе. Диктаторы, какие бы то ни были и где бы то ни были, таких вещей не прощают.

Вторая черта более важная. В противоположность своим коллегам из ЦК Хрущев был человек искренний и в какой-то мере принципиальный. Более того, в нем сохранился юношеский романтизм. Он любил вспоминать молодость: он и стихи друга юности, умершего в начале двадцатых годов в полной безвестности, цитировал, и свою учительницу, учившую его грамоте в первом классе, разыскал и возвеличил. Особым ореолом было окружено для него имя Ленина, тем романтическим ореолом, теперь уже малопонятным, каким оно было окружено в сознании полуголодных, раздетых и разутых комсомольцев и коммунистов времен революции и гражданской войны. В сознании Хрущева те дальние годы и образ Ленина ассоциировались с антирелигиозной пропагандой, со стихами Демьяна Бедного (которые он велел переиздать), с глумливыми антирелигиозными выходками комсомольского митингового оратора, каким он оставался до конца дней. И наконец, третье — самое значительное. Этот митинговщик, всеми осмеянный и хулимый после своего падения, был государственным деятелем. И государственным деятелем крупного масштаба. Во всяком случае, более крупным, чем кто-либо из его преемников.

Когда-то, до революции, родилось едкое выражение по поводу тогдашних архиереев, покорных Синоду и царской власти: «чиновники в рясах». Про правящую клику нынешнего времени можно сказать: «чиновники с красными книжечками и цекистскими значками».

Чиновники консервативные, ограниченные и способные лишь идти по инерции. Хрущев таким не был: он был человеком дальновидным и способным на решительные действия, крутые повороты, как это показал 1956 год.

Он был по-своему глубоким, хотя и не очень умелым политиком, и он понимал, что единственная альтернатива для господствующей так называемой марксистско-ленинской идеологии в СССР может быть христианская религия. В самом деле не штаны же заграничного фасона и телевизоры иностранного образца могут зажечь молодежь.

Никита знал, что за этим «знаменем» могут пойти только всевозможные «Лимоновы», дегенеративные, никчемные юнцы. Стоит ли их опасаться и за них бороться?

Религия, наоборот, может стать знаменем в борьбе; за заграничные штаны никто умирать не пойдет. А за Христа будут стоять насмерть и, если надо, будут за Него умирать. И в этой правильной констатации — источник хрущевской ненависти к религии.

Так или иначе в 1958 году началась агрессивная, истерическая кампания против религии. Ее открыла брошюрка некоего Евграфа Дулумана — в недавнем прошлом кандидата богословия, выпускника Московской Духовной Академии, а затем преподавателя Саратовской Духовной Семинарии. Эта брошюрка как бы пунктиром намечала будущее развитие антирелигиозной пропаганды. Прежде всего, рабское следование «классическим образцам» — вся она в значительной степени списана с «классических» трудов «патриарха антирелигиозной пропаганды» Емельяна Ярославского, к тому времени уже давно умершего и основательно забытого, творение которого «Библия для верующих и неверующих» была, однако, переиздана огромным тиражом через несколько лет.

Развязность, недобросовестность, глубокое невежество — таков стиль этого «классика» антирелигиозной пропаганды, заимствованный у него и еще более усугубленный его учеником Дулуманом. Эта брошюрка была поднята на щит антирелигиозной пропагандой. Изданная огромным тиражом, она была во всех библиотеках, красовалась на всех библиотечных стендах, на всех книжных витринах, пропагандировалась всюду и везде: в увеселительных садах, в фойе рабочих клубов и кинотеатров. Печать отмечала выход брошюры в панегирических тонах. Газеты в это время были переполнены антирелигиозными статьями.

Тысячи пропагандистов (в том числе и сам Дулуман) бросились в турне, выступали всюду и везде. Как правило, это были люди невежественные, неудачники, потерпевшие фиаско во всех амплуа, в которых они пытались сделать карьеру, и бросившие якорь в этой сфере, где можно было говорить и писать что угодно, как угодно, кому угодно.

Публика эта была на редкость невежественная и бесталанная. Но их слушатели (обычно молодежь) были еще более невежественны. Ведь в России уже в течение сорока лет не было никакого религиозного обучения — какое бы то ни было религиозное воспитание было запрещено под страхом привлечения к уголовной ответственности. Люди, изучавшие в старое время Закон Божий и что-то знавшие о религии, доживали последние дни.

А молодой человек, знавший о религии понаслышке, мог поверить чему угодно и кому угодно.

Сказали, что религиозные люди приносят человеческие жертвы, — поверили (почему бы и нет?). Сказали, что Христос велел побивать камнями женщин (об этом мне говорил мой приятель — кандидат наук), — поверили (почему бы нет?). Сказали, что наука давным-давно опровергла существование Бога, — поверили. Почему бы и нет?

Вся эта нечистоплотная, бесшабашная, паразитирующая на людском невежестве орава выливала ушаты помоев на всех перекрестках. Основным их объектом было сектантство — баптисты, адвентисты, пятидесятники, иеговисты.