В поисках единорога - [53]

После пяти коротких дневных переходов (на случай, если предстоит битва, я не хотел утомлять солдат) мы вышли на берег полноводной реки. Здесь находилось поселение мангбету. Позже я узнал, что из трех племен мангбету Боро-Боро правил самым маленьким, но, поскольку в давние времена от него произошли остальные два, его вождь пользовался наибольшим почетом и властью — примерно как Папа Римский среди христианских монархов. Судя по внешним признакам, жители деревни не ожидали никакой опасности, хотя выставленные в поле немногочисленные часовые и побежали доложить о нашем прибытии. Я тем временем расставил своих людей в боевом порядке, причем части отряда велел спрятаться, чтобы не видно было, сколько нас на самом деле. Потом отправил Черного Мануэля и еще двоих негров сообщить, что я требую встречи с Боро-Боро. Вскоре они вернулись и передали, что Боро-Боро сейчас явится в сопровождении своих старейшин и приведет Инесилью. Черный Мануэль подробно описал мне расположение деревни и добавил, что река с другой стороны делает поворот и как бы обхватывает ее полукругом, а боеспособных мужчин там не меньше пятисот.

Когда солнце поднялось в зенит, мы увидели приближающуюся группу из трех-четырех десятков негров, увешанных оружием. В руках одни держали опахала из пальмовых листьев, другие — копья и белые кожаные щиты, украшенные росписью (арбалетная стрела пробивает такой щит, как бумагу). Боро-Боро был молод и не столь тучен, как его отец. Его несли на тростниковых носилках; двое обнаженных слуг прикрывали его от солнца пологом, сплетенным из травы. Приблизившись к нам на безопасное, по его мнению, расстояние — меньше арбалетного выстрела, он приказал опустить кресло на землю, и вся процессия остановилась. Я поднял руки в знак мирных намерений, а Андрес сделал несколько шагов вперед, нашел глазами Инесилью, которая стояла впереди с младенцем на руках, и громко крикнул ей, чтобы не боялась и шла к нам. Она же лишь крепче стиснула в объятиях ребенка, отвернулась и даже, кажется, попыталась спрятаться за спины негров, но те сомкнули щиты и не пустили ее. Тут мы все заметили, что она не связана, и поняли, что за время разлуки Инесилья лишилась рассудка и действительно не пойдет с нами по своей воле. Оценив ситуацию, фрай Жорди — вот уж в ком я никогда не подозревал способности сохранять мужество под угрозой оружия — направился один к мангбету, распахнув объятия Инесилье. Довольно долго он беседовал с нею, положив руку ей на плечо и иногда гладя по головке малыша, которого она изо всех сил прижимала к груди. Через несколько минут, показавшихся нам вечностью, он вернулся, отозвал в сторонку Андреса и, глядя на него с состраданием, объяснил, в чем дело.

Инесилья стала женой негра мангбету, родила от него сына. Она как будто не в себе и предпочитает остаться навсегда с неграми, лишь бы не блуждать с нами в поисках единорога. По ее же словам, она столько выстрадала, столько видела нищеты, столько крови, что теперь ей больше хочется мирно прожить жизнь с сыном на земле нечестивых язычников, чем снова носить платья и есть за столом в христианской стране. Андресу же она просит передать, чтобы он простил ее, и следовал своим путем, и поскорее о ней забыл — она же отныне будет любить его как брата, а не как мужа.

Выслушав все это, Андрес изменился в лице и зашелся таким диким криком, словно ему вырвали сердце. Он рванулся, чтобы бежать к Инесилье, но по моему сигналу Черный Мануэль с двумя помощниками крепко обхватили его, повалили на землю и не давали пошевелиться, пока он не пришел в себя. С грустью наблюдая за припадком Андреса, я рассуждал про себя, что если мы хотим забрать Инесилью у этих негров, сделать это можно только силой. Но другой возможности одолеть их, да еще убить вождя и отборных воинов племени, мне не представится, если сейчас позволить им уйти в деревню, где они подготовятся к сражению и укрепят оборону. И потому я повернулся к Вильяльфанье и подал знак. Тот поднес к губам рожок и оглушительно затрубил сигнал наступления, арбалетчики выскочили из своих укрытий в траве и принялись стрелять. Боро-Боро получил сразу полдюжины стрел в грудь, если не больше, и рухнул замертво. Его охрана бросилась наутек, кое-кому удалось спастись, но большинство настигли арбалетные стрелы и метательные ножи; раненые падали под крики солдат: „Энрике! Кастилия! За Энрике и Кастилию!“ Беглецы, ухитрившиеся обмануть смерть, схоронились в деревне, наглухо закрыли все входы и выходы, и теперь оттуда доносились надрывные вопли и перестук тамтамов.

Тогда я разрешил отпустить Андреса. Он тут же помчался к Инесилье, которая стояла среди чернокожих мертвецов, все так же обнимая сына и не решаясь бежать. Но стоило Андресу к ней приблизиться, как она сбросила с себя оцепенение, выхватила нож у ближайшего покойника и перерезала горло младенцу, а затем и себе, да с такой сноровкой, что, когда Андрес подхватил ее, у нее уже закатились глаза и почти прервалось дыхание. Следом за Андресом прибежал фрай Жорди, захлебываясь безутешными рыданиями, соборовал ее, уже мертвую, и, послюнив палец, сотворил знак креста над детской головкой. Так погибла Инесилья — и долго, очень долго и горько оплакивали ее и Андрес, и все мы, горячо ее любившие.