В поисках Эдема - [20]

Их военная организация занималась тем, что подстрекала и постоянно сталкивала разные группы людей, ссорами которых они умело манипулировали и всячески их провоцировали. Многие были убеждены, что они вообще не спали, и действительно, Макловио, который иногда проводил с ними целые недели, никогда не видел их спящими, как ни усердствовал, пытаясь подкараулить, когда же они устанут. В конечном счете он сделал заключение, что они, как Наполеон Бонапарт, научились спать стоя и с открытыми глазами. Дамиан, старший из братьев, был своего рода неудавшейся копией Дон Кихота, который на словах всячески выступал за помощь бедным и угнетенным, а на практике делал все возможное, чтобы уверить всех, что они никогда не перестанут быть таковыми, и лучше им смириться, потому что это для них единственно возможный способ достойного существования. У Антонио, его младшего брата, хитрого и практичного, не хватало времени на романтику. Он был самым ярым и злостным хулителем мифа о Васлале, обосновывая это тем, что миф воздействует на умы, подобно снотворному эффекту религии. Макловио был уверен, что он всячески поспособствует тому, чтобы отвлечь Мелисандру и продлить ее пребывание вдали от поместья.

Глава 11

Вечером следующего дня путешественники должны добраться до Лас-Лусеса и уже оттуда, через два-три дня пути, — до Синерии. Во время беседы с Педро и Моррисом у Рафаэля сформировалось довольно туманное представление о том, что он там увидит: город прошлого, населенный существами из настоящего. Жители Синерии, пояснил ему ученый, знали, к какой эпохе они принадлежат, другое дело, что у них не получалось соотнести с ней свои жизни. Они хотели современности, но не могли ее получить. У них не было средств. А то немногое, что имелось, постоянно возвращало их к прошлому или же, в любом случае, постоянно держало в неком подобии лимба, в круговом времени, которое вращалось вокруг своей оси. Войны были постоянными, правительства сменяли друг друга, учиняя полное самоуправство. Невозможно было принимать во всем этом участие, думали они. Среди коммунитаристов, которые, по идее, считались самыми здравомыслящими и стремились к какому-то порядку, столько было людей Эспада, что они сами уже не могли разобраться, кто есть кто.

Лунной ночью Рафаэль смотрел на дремлющую Мелисандру. Погруженный в черный ночной мрак, он вволю нагляделся на нее, беззащитную, умиротворенную, видящую сны, которые, по его мнению, должны были быть зелеными и плодовитыми. Он облокотился об опору навеса, представил себе тело Мелисандры, упругое, чистое, блестящее, отвел глаза. Голландки спали вместе в гамаке, прижавшись друг к другу, словно обмениваясь материнским теплом.

Солнце уже освещало реку, когда пассажиры проснулись. Они проплывали мимо небольшого островка, где росли высокие пальмы, прокладывая себе дорогу через густую растительность. Моряки, встав на свои скамейки, подняли руки и, сжав кулаки, в унисон прокричали несколько раз подряд: «Смерть англичанам!»

— Это древний обычай, — объяснил Эрман Кристе. — В этой излучине реки англичане в тысяча восьмисотом году нанесли большой урон жителям Фагуаса. Кажется, с тех пор стало традицией посылать им проклятия всякий раз, когда проплываешь здесь. Это часть антиимпериалистического наследия этого народа.

— Нам не нравятся колонизаторы, — крикнул Педро с капитанского мостика. — Они были хуже чумы в этой стране. Сначала они растоптали нас, а потом забыли… Смерть англичанам! — добавил он с чувством, повышая голос.

После завтрака Педро и гребцы долго купались в реке — хотели освежиться перед пересечением Большого водоворота недалеко от Лас-Лусеса.

Мелисандра, глядя, как мощные бронзовые тела погружаются в прозрачную воду, не смогла сдержать порыва сделать то же самое. Мужчины соорудили для нее защищенное пространство для купания и стали резвиться с непринужденностью, удовольствием и веселыми криками.

Эрман почувствовал себя одним из созерцателей картины, на которой Сюзанна купается перед выжидательными и любопытными взглядами стариков[11]. Он посмотрел на остальных пассажиров, наблюдавших за этой сценой, и отметил, что даже Макловио испытывал некую стыдливость. Невинное наслаждение моряков и девушки пробуждало в них, иностранцах, воспоминания об утерянной спонтанности поступков. «Забавно, — размышлял Эрман, — что непосредственность Мелисандры и молодых людей заставила чужеземцев почувствовать себя не в своей тарелке, словно они видели что-то противозаконное».

Незадолго до полудня атмосфера на лодке стала напряженной. Рафаэль заметил, что Мелисандра с беспокойством смотрит на поднявшийся уровень воды в реке. Судно продвигалось с трудом.

— Мы недалеко от водоворота, — объяснила она Рафаэлю. — Это самый опасный и таинственный отрезок реки. Рассказывают фантастические истории о центральной части водоворота, но попытки увидеть его стали причиной не одного кораблекрушения. Кажется, что взгляд, остановившийся на нем, становится чем-то материальным: веревкой, шнуром, за который вода железной рукой тянет до тех пор, пока добыча не проваливается в бездну. Поэтому капитаны из предосторожности завязывают глаза пассажирам. Достаточно одного человека на корабле, ослушавшегося приказа, чтобы целое судно непростительно затянуло в водоворот. Каждый раз, когда я проплываю где-то здесь, хочу взглянуть на него, но страх сильнее меня.