В поисках Человека - [37]

Они стали одним. Реальность теперь касалась их лишь тонкой, едва ощутимой струйкой, о которой они быстро забыли, и мгновенно пересекли тысячу реальных миров, пребывая во взаимном созерцании, граничащем с блаженством – поскольку оно было лишь восприятием себя. И так, сложившись в закольцованный, совершенный космос, объединились, став ближе, чем могли бы стать плотские любовники, в сокровенности, которая никогда не потускнеет от телесной усталости; сокровенности неразрывной, абсолютной, закрытой в себе самой.

Отон ликовал. В самых глубинных слоях его сознания, далеко от поверхности, там, куда никогда не проникал дневной свет, проснулось чудовищное животное, все сотканное из превосходства и вожделения. Власть наконец была на расстоянии протянутой руки – благодаря Камилле. Она являлась детищем Гальбы, созданным на основе глубинных структур своего творца – того, кто господствовал над остальными, и кто продолжит господствовать, пока его тело не разобьется на тысячу осколков, или пока кто-то другой не свергнет его, убив однажды в ночи. Никогда Отон не был так близок к осуществлению намеченной цели, и цель эта стоила любых жертв, капризов судьбы и клятвопреступлений. Он причастится к славе, неотделимой от Камиллы, а она поднимется на такую высоту, какой он смел надеяться достигнуть только в кровавом бою. Он усиливал хватку, снова и снова, пьяный дикой, безграничной радостью, к которой Камилла непрестанно подталкивала его в головокружительном движении взаимного проникновения. «Теперь мы – одно», – прошептала она, когда они слились друг с другом. И Урбс, если они захотят, будет принадлежать им – как и власть над Вселенной.

* * *

Достаточно оказалось поддаться манипуляторам силы тяжести. Сильный воздушный поток в темноте, короткий, но сильный приступ тошноты, пол и потолок, поменявшиеся местами, – и Плавтина приземлилась на ноги почти без усилий. В нескольких шагах от нее Аттикус, который отбивался, изрыгая проклятия, свалился кулем вниз головой. Он вряд ли сильно ушибся – пуще всего пострадала гордость, – поскольку он тут же вскочил и огляделся с вызывающим видом. Плавтина жестом велела ему успокоиться. Перед ними стояла впечатляющая толпа плебеев.

Сколько же их ждет в этом огромном ковчеге? Нельзя сказать в почти полной темноте. Здесь – ни проблеска умирающего света Проксимы Центавры. Освещение сводилось к разрозненным источникам – биолюминесцентным цилиндрам тут и там, механическим глазам, из которых лился слабый свет, сгенерированный внутри цилиндра или отраженный – красный или белый, в зависимости от его происхождения. В этом минимальном освещении постепенно открывались безумные размеры зала, стены которого в далеком прошлом наверняка были так же безудержно украшены, как и во дворце. Они образовывали идеальную окружность, а колодец, из которого они вылетели, был ее математическим центром. Напротив них возвышалась дверь невозможных размеров с двумя створками в обрамлении впечатляющей прямоугольной рамы – эта дверь вела внутрь. Над ней – фронтон такой же формы и настолько же массивный, украшенный трудноопределимым количеством статуй. Все это было сработано из темного металла с серебряным отливом и казалось удивительным произведением искусства, созданным из тысяч деталей. Лица, тела, машины, перемешанные в самой безумной манере, какую можно себе представить – то ли в борьбе, то ли в коллективном трансе невероятного языческого праздника. Вот, сказала себе Плавтина, врата ада, подходящие этому странному зданию, выстроенному по другую сторону поверхности Урбса.

А толпа… Плавтина обозревала все эти переломанные, несчастные создания, выставляющие напоказ множественность своих форм, которые все как один уставились на нее с такой напряженностью, что у Плавтины по спине пробежала неоднозначная дрожь. Но в их мыслях, открытых для чтения, не ощущалось угрозы. Они стояли перед ней, и своим коллективным сознанием проецировали такие сильные и смешанные чувства, что ей захотелось свернуться разумом в клубок и спрятаться внутри себя. Они окружали ее повсюду, образуя настолько плотную толпу, что жались друг к другу, и случайные движения каждого складывались в странную непрерывную толчею. Она скорее почувствовала, чем услышала движение – за спиной возник Лено вместе со своими собратьями.

Плавтина не дала им передохнуть. Зачем вы привели меня сюда?

Автомат подошел своей разболтанной походкой и вгляделся в нее странными насекомьими глазами, в которых она видела лишь собственное искривленное отражение. Он сложил механические руки в умоляющем жесте. Мы только подчинялись Ойке. Молиться и помнить – вот все, что мы могли делать. Разве этого недостаточно?

– Что это за место? – спросил Аттик. Одинокий голос прозвучал громко, но его быстро поглотило напряженное молчание.

Казалось, он заворожен и немного испуган, не осмеливается отойти от Плавтины, словно его физическое присутствие – гарантия ее выживания.

– Место, где мы готовимся к возвращению Плавтины, в любом обличье, – ответил плебей странным осипшим голосом. – Огромной ноэзой или Mekhanê, обратившейся в плоть, – в унисон подхватили остальные.