В поисках Беловодья - [137]

Товарищ наш Барышников с нетерпением ожидал нашего возвращения. — „Ну, что, братцы, есть ли что доброе?" Рассказали ему все подробно; выслушал все Барышников и сказал: „Поедемте дальше, не нападем ли на след того, о чем рассказывал архиепископ Аркадий Беловодский”. —„Необходимо нужно!”— подтвердил Максимычев. — „А это что у вас в сумке-то?”— „Гостинец”, ответили мы и вынули из сумки арбуз. Я попробовал запустить в арбуз ножик и почувствовал, что арбуз недобрый. Все-таки вырезал из него маленький кусочек; цвет арбуза оказался необыкновенной красноты, словно облит кровью, и думаю себе, что вкус вероятно будет отвратительный; лизнул и дважды плюнул на пол. „Вот какой привередливый, говорит Максимычев, заграничный арбуз есть не хочет, даже плюет. Арбуз красный, таких у нас на Урале никогда не бывает”. —„Да, братцы, попробуйте вы, чем пахнет”, —сказал я, и подал кусок Барышникову. Он тоже лизнул языком и подал его Максимычеву, который также лизнул, и оба плевали до трех раз. Барышников сдержался и не отплевывался сразу, вероятно для того, чтобы втянуть в пробу и Максимычева. Я взял кусок, приложил к арбузу и бросил его в пароходное окно, в океанские волны.

26-го июля, в 10 часов утра, вышли с пристани Сингапура направлением вокруг полуострова Малакки, к Сиаму. Целый день продолжали мы разговор об Аркадии, и когда стали вспоминать, что рассказывал он нам поодиночке, то оказалось, что рассказы его не сходятся.

IX

Прибытие к гор. Сайгону. — Колокольный звон на заре. — Новые надежды. — Поездка по Сайгону на звон колоколов. — Католическая церковь. — Блуждание по городу. — Неудобства незнания языков. — Счастливая встреча с французом. — Французское консульство. — Мена денег; ошибка менялы, желавшего обмануть иностранцев. — Удивление жителей при виде русских. — Умная обезьяна. — Встреча с господином Куликовским и его объяснения. — Убеждение в самозванстве Аркадия укрепляется. — Случай из прошлого. — Отплытие из Сайгона. — Буря.

На 28-е число, в ночь, достигли мы до Камбоджских проранов (протоков), всю ночь блуждали меж островков реки Камбоджи и, довольно поднявшись по широкой реке, на утренней заре подъехали к пристани города Сайгона. На всходе солнца раздался по густому пушистому лесу звон колокола.

— „Слышите, церковный звон! — сказал Барышников; — уже не верны ли рассказы архиепископа Аркадия?"

— „Нужно поспешно бежать на этот звон, — говорил я, — дознать, какие люди находятся здесь и какая ихняя вера?" — Мы с Максимычевым вдвоем спустились по сходням. На пристани толпились такие же двуногие лошадки, как и в Сингапуре, только здесь возят в экипажах по одному человеку. Поместились мы на двух бегунков и поехали в город на звон колокола. Бегунки сначала бежали на звон, как будто знают, чего нам нужно. Прибежали на пространную площадь, остановились и, протягивая руки, просят от нас вознаграждения за потные свои труды. Но нам желательно было, чтобы они нас поскорее доставили, где звучит колокол, а разъяснить им не можем, только, сидя в экипажах, говорим: „дон, дон, дон!" указывая им в ту сторону. Извощики смотрят один на другого и смеются; наконец настоятельно потребовали от нас расчёта. Волей-неволей вылезли мы из экипажа, вознаградили их за труды, а сами поспешно зашагали в ту сторону, где слышался звон, который уже прекратился.

Постройка города Сайгона чисто-каменная. Дома о двух трёх этажах, улицы все устланы щебнем, по улицам, по обеим сторонам в два ряда рассажены пушисто-высокия деревья, шумящие от ветра. Через полчаса попали мы в ту улицу, по которой издали виднелась церковь, и подошли к ней. На паперти стояли трое мужчин, по физиономии, угадывали мы, должны быть эти люди из французов. Максимычев спросил их: „православная или католическая?" указывая рукой на церковь. Французы поняли вопрос и ответили: „католическая".

— „Где же православная?" — спросил я, разводя руками. — „Православной но", ответили они, т. е. нет. Спросили мы их: „нет ли здесь русских?" Французы пожимали плечами, по всему— понять нас не могут. Мы стали часто повторять: „русска, русска! Моску, Моску!" Один из них поднял руку, как будто понял, махнул рукой и пошел с нами вдоль улицы. Пройдя ста два сажень, подошел к полицейскому, что-то ему передал об нас и указал нам на полицейского, а сам ушел по другой улице. Полицейский пошел вместе с нами. „Ну, теперь полицейский доведет нас до места!" — сказал Максимычев. „Не знаю, насколько француз понял нас", ответил я. Пройдя с нами три квартала, полицейский приостановился и дал нам понять, что дальше продолжать с нами путь не может. Недалеко стояли извощики. Я махнул им рукой, подбежали к нам трое извощиков. Мы попросили полицейского, чтобы передал извощикам, чего нам нужно. Полицейский передал им что-то, а что именно нам неизвестно, только извозчики кивнули головами, как будто поняли. Поместились мы по одному в экипаж, побежали по улицам и переулкам и попали опять на обширную площадь. Остановились возчики, положа оглобли на землю, и приказывают нам вылазить из экипажа и уплатить за проезд. Мы не слезаем и деньги не отдаем, просим их, чтобы везли нас, куда нам нужно. На площади толпилось более десятка извощиков, услыхали шум, подбежали к нам и спросили, в чем дело. Извощики передали что-то на своем наречии и снова стали теснить нас, чтобы мы им уплатили деньги. Мы просим их, чтобы везли нас в консульство, говорим: „русска, русска! Моску, моску!" Прочие извощики смотрят на нас, смеются и между собой что-то толкуют. Наконец подняли оглобли и повезли нас дальше. Встретился нам опять француз, самый тот, который от церкви с нами до полицейского дошел. Я приостановил его и намекнул ему, что нас по городу возят бесполезно. Француз приостановил наших извощиков, велел везти шагом и сам пошел с нами рядом. Пройдя не более 70 саж., он указал извощикам на углу большой дом, а сам вернулся и пошел своим путем.