В побежденной Германии - [13]

Вновь обеспокоенное командование группы войск издает два специальных приказа по этому вопросу. В одном из приказов предлагается дезертирами считать всех военнослужащих, не выехавших после демобилизации на родину. Комендантам населенных пунктов и железнодорожных станций приказано проводить более жесткую проверку. В том же приказе ряд комендантов крупнейших городов получил взыскание за то, что давали возможность нескольким офицерам старшего состава (от майора до полковника) жить в этих городах тогда, когда они были уже демобилизованы, но не выехали и занялись барахольством.

Второй приказ обязывает всех командующих армиями немедленно выявить всех разложившихся военнослужащих и направить их в распоряжение группы войск для прохождения дальнейшей службы. Одним таким штрафным особым округом считаются Курильские острова.

Один генерал в развитие этих приказов заставил отдел кадров выявить не только всех разложившихся, но и стоящих на пути к разложению или могущих разложиться.

Через несколько дней ему отделом кадров такие списки были представлены. Тот в свою очередь представляет их военному совету. Военный совет вызывает к себе генерала, всех его начальников отделов, у которых в эти списки попали их подчиненные, и самих разложившихся.

Сначала разделывают «под орех» всех разложившихся и отпускают их, а потом начинают разделывать генерала и его начальников отделов за то, что они допустили такое разложение своих подчиненных.

После этого бедный генерал и его начальники отделов раскаивались в том, что дали фамилии своих разложившихся. Из этой «бани» каждый начальник ушел с твердым решением никогда впредь не представлять подобных списков.

С той поры во всех этих отделах «полный порядок».

* * *

Начались отпуска офицерского состава. Получено разрешение на ввоз семей офицерами и генералами оккупационных войск. На демонтаж заводов и фабрик приезжают тысячи специалистов и инженеров заводов.

Мы, живущие в Германии, начинаем от живых людей слышать, что делается на Родине. Эти сведения прошли к нам, миновав сталинско-бериевскую цензуру. И вот, когда слушаешь бесхитростные, откровенные рассказы русских людей, то безысходная, угнетающая душу тоска и неимоверная боль охватывают тебя.

Вот майор, возвратившийся из Москвы. Он член партии с 1920 года и в нем еще не окончательно угасли человеческая совесть и желание мыслить по-своему, иметь свое мнение. У него есть еще стремление втайне, чтобы никто не знал, поделиться наболевшим с близкими друзьями. Но найти сейчас друга в армии трудно, ибо каждый — это сотрудник сталинской охранки. Такие люди, как майор, предпочитают делиться не со своим другом — коммунистом, а с простой «беспартийной сволочью». Этот майор рассказывает:

«Знаешь, друг. Я просто раскаиваюсь, что ездил в Москву. Раньше хоть воевал и к чему-то стремился, на что-то надеялся, а сейчас просто полное душевное опустошение. Мои прежние сослуживцы, из которых многие — мои воспитанники, там в тылу сейчас стали большими людьми и меня, не только их воспитателя, но и фронтовика, не узнают, не узнают даже тогда, когда я напоминаю им об этом.

Тебя наверное интересует, что сейчас в Москве, чем после войны живут люди? Слушай, расскажу. Побывал я во многих наркоматах. Как правило, с одиннадцати часов ни к одному ответственному работнику не добьешься: или заняты, или ушли. У всех на языке и в голове только и разговоров и помыслов, где, что и как достать. Этими комбинациями заняты все. По телефону больше слышен такой разговор:

— Ваня, я имею бочку масла. Что ты можешь предложить взамен?

— Коля, у меня на примете одна автомашина с мясом. Что я буду иметь при реализации?

Решил я жене помочь и вместе с сыном пошел выкупить по карточке продукты. Очередь у магазина в сто человек. Сегодня должны выдавать масло. На глазах очереди в магазин сгружают целую автомашину масла. В очереди довольные лица и у всех уверенность что сегодня они будут кушать масло. Какой же получился конфуз, когда из ста человек оказалось только тридцать счастливчиков, получивших масло; вышел продавец и заявил, что масла больше нет. Возмущенные мы молча разошлись, думая про себя: для кого же оставили масло эти комбинаторы? Ты не думай, что с орденами тебе почет. В тылу говорят: «Знаем, как вы Эти ордена достали! Раз ордена — значит не воевали. Тот, кто воевал, тот убит или инвалид, а вы в тылу околачивались!».

Герои Советского Союза и те там никакого веса не имеют. Из Германии барахла натащили и дешевле стала мануфактура, обувь. Много радиоприемников, велосипедов, мотоциклов. Можно за 5–6 тысяч купить даже легковую немецкую автомашину. Очень плохо живется инвалидам войны. Недавно в Таганском районе милиции Москвы этих инвалидов собралось человек сто. Пришли за тем, чтобы получить прописку для жительства в Москве. Милиция этой прописки им не дает. Тогда собравшиеся инвалиды костылями и клюшками выгнали из помещения милицию и заняли помещение. Отобрав печать и штампы, инвалиды в течение четырех часов накладывали их на паспорта всем приходящим за пропиской. Их деятельность нарушил приход усиленного наряда войск НКВД. Да! Ты наверное помнишь, как работал Дзержинский? Тогда, когда работал Дзержинский, была полоса заговоров и вся Россия кишела контрреволюцией. Но Дзержинский справился с ней, работая в одном доме на Лубянке. Сейчас же, браток, и контрреволюции нет, и социализм у нас построен, а НКВД усиленно проводит свое капитальное строительство. На Лубянке построено еще много четырнадцатиэтажных зданий с тысячами комнат, а в каждом из районов Москвы построены новые тюрьмы с десятками тысяч камер. И высятся гордо новые небоскребы НКВД над городом Москвой. Москва наводнена шпиками. Идешь, например, по Арбату и видишь, — стоит на углу почти каждого квартала откормленная морда, которая всматривается в лицо каждого проходящего. Эх, как раньше было все ж таки хорошо! Было много партий и каждый думал так, как он хотел, а сейчас хочешь, не хочешь, а думай так, как приказывают. Ну, ничего, чем хуже, тем лучше! Как ни крепка была государственная машина Гитлера, а полетела; — полетит и эта».