В плену Левиафана - [163]

Каттолика.

В Каттолике жила его жена, Виктория. Не Алекса, Алекс успел обзавестись лишь невестой, — Нанни. Сердце, размягченное видениями цветущих миндальных деревьев по краям дороги, неожиданно сжимается. Трепещет, как пойманная в силки птица: только бы с Викторией не случилось ничего дурного! Только бы она избежала опасности, проклятье! Даже если она избежала опасности — тогда, почти семьдесят лет назад, все дурное уже произошло.

Виктория умерла, как умирают все старики. Она постарела и умерла, угасла — это и есть самая дурная весть из всех возможных. Сколько бы ей было сейчас? Примерно столько же, сколько кладбищенскому сторожу, синьору Тавиани.

А он уже на небесах. Или в каком-то другом месте, где не растут ни миндальные деревья, ни ложные нарциссы. Впрочем, в последнем Алекс не совсем уверен: ложные нарциссы растут везде.

— Но что-то пошло не так? — Голос Алекса звучит умоляюще, как будто от ответа сестры зависит вся его дальнейшая жизнь. — Что-то пошло не так, скажи!

— Всё. Всё пошло не так для Селесты. Хотя поначалу обстоятельства ему благоприятствовали. Он скормил снотворное взводу и затем перерезал горло всем десяти. Включая самого Нанни. И лишь одному человеку удалось спастись — фельдфебелю Барбагелате.

Фельдфебель Барбагелата! Тот самый, чье имя украшало листок на стене палачей. Тот самый, что был обвинен в убийстве наравне с Нанни. О нем предпочитали не вспоминать все эти долгие десятилетия, как предпочитали не вспоминать ни о ком из взвода альпийских стрелков. Жители К. — вот кто должен был украсить стену палачей, все жители К., до единого! Чем они отличаются от настоящего убийцы? Да ничем! Их равнодушие, их стыдливое забвение убивало уже мертвых парней год за годом, год за годом. Мертвецы так и не обрели покоя, их духи до сих пор бродят здесь, в собственной искаженной реальности, пропитанной гневом и отчаянием. Может быть, именно их Алекс встретил на пути в сторожку? Двоих из взвода, но кого именно? До сих пор он не мог вспомнить лица солдата, помахавшего ему рукой, прежде чем исчезнуть за деревянной скрипучей дверью. Но теперь… Теперь Алекс легко бы узнал это лицо! Это не лицо куклы, так долго пялившей на него тусклые стеклянные глаза, и не лицо лейтенанта карабинеров Нанни Марина.

Это — воздушный змей Тулио Амати, самый юный из стрелков.

Будет ли конец кошмару?

— …Марко Барбагелата не доверял Селесте с самого начала, — голос Кьяры ровен и тих. — Несколько недель — вплоть до того вечера, когда разыгралась трагедия, — он следил за ним, предчувствуя недоброе. Он был единственным, кто не пил вина, а Селеста приволок с равнины целый ящик отменного мозельского. Его вообще не было в казарме, он спустился вниз, в К., за почтой, и должен был появиться в расположении взвода лишь наутро. Но он вернулся раньше, ночью. И застал убийцу, когда тот уже совершил преступление и перекладывал свои документы в гимнастерку Нанни Марина.

— Зачем? Ведь в преступлении был обвинен не кто иной, как Нанни.

— Это потом в преступлении был обвинен Нанни. Потом, когда планам Селесты не суждено было сбыться. А изначально все задумывалось иначе. Барбагелата — вот человек, который был назначен на роль козла отпущения. К тому же у Селесты имелся сообщник в К.

Смутные подозрения начинают ворочаться в душе Алекса. Вылизанное кладбище и его сторож, который предпочитает общество мертвых обществу живых, красная полоса на иссохшей шее… Синьор Тавиани, исчезнувший из К. молодым — не старше его нынешнего — человеком, а вернувшийся стариком. Во времена Селесты и Нанни Марина синьор Тавиани служил начальником местной полиции, он же расследовал дело о массовой резне в горах, которое так и осталось нераскрытым. Ходили мутные слухи, что синьор Тавиани уехал в Америку (опять Америка!). Но не это запоздало удивляет его. Не то, что синьор Тавиани уехал.

А то, что — вернулся.

— Сообщник?

— Начальник полиции. Как тебе такой поворот?

Опять этот механический смех, в котором нет ни горечи, ни торжества от того, что истина наконец-то пробилась сквозь толщу лет. Смех так же бесстрастен, как и тусклые кукольные глаза. Кем на самом деле был синьор Тавиани? Злодеем, который разработал чудовищный план вместе с безумным убийцей Селестой, или куклой в его руках? Что заставило его недрогнувшей рукой подписать смертный приговор десяти невинным?

— Деньги. Селеста предложил ему деньги.

— Это стоит убийства?

— И карьеру. Не здесь, за океаном, куда они должны были отправиться вдвоем. Молодой синьор Тавиани был снедаем демоном честолюбия, в К. ему было не развернуться. Да и Италия была слишком мала для него. Он мечтал об Америке и даже выучил английский… Но чтобы отправиться туда без гроша в кармане, да еще из страны, бывшей противником в войне… Об этом не могло быть и речи. Тут-то и появился Селеста. Поначалу стрелок и полицейский не очень-то ладили, у них было несколько конфликтов, но… Селеста умеет искушать. Он запутал Нанни, а потом пришел черед маленького полицейского бонзы.

— И… что должен был сделать синьор Тавиани?

— Для начала засвидетельствовать, что лейтенант Марин отбыл из расположения взвода. До того как произошла резня. А потом, оказавшись на месте преступления, направить следствие в нужное русло, обвинив во всем фельдфебеля. Я не в курсе деталей… Скорее всего, Селеста должен был дать знать, что дело сделано.