V. - [45]

Взяв скальпель, он сделал надрез вокруг хряща, между ним и двумя примыкающими боковыми хрящиками. Затем прорезал переднюю часть хряща до «хребта», расположенного в глубине ноздрей.

– В результате мы должны получить свободно подвешенный хрящ. Довершим дело, воспользовавшись ножницами. – С помощью специальных ножниц он подрезал хрящ по бокам и около костей до самой глабеллы у конца переносицы.

После этого он просунул скальпель в надрез у края ноздри так, что лезвие вышло с другой стороны, и сделал несколько режущих движений, отделив хрящ от основания. Затем приподнял одну ноздрю ретрактором, просунул внутрь зажим Эллиса и вытащил наружу часть хряща. Шенмэйкер быстро перенес размер, снятый кронциркулем на маске, на обнаженный хрящ, а потом прямыми ножницами оттяпал треугольный клинышек хряща.

– Осталось поставить все на место.

Поглядывая краем глаза на маску, он соединил носовые кости, тем самым заузив переносицу и убрав плоский участок на том месте, откуда был вырезан бугорок. Еще какое-то время потребовалось для того, чтобы выровнять обе половинки строго по центру. Когда Шенмэйкер манипулировал косточками, они как-то странно потрескивали.

– Чтобы получить курносый нос, сделаем два стежка. «Шов» располагался между свежеобрезанным краем хряща и колумеллой. С помощью иглы и иглодержателя Шенмэйкер наложил два стежка шелковой нитью наискосок по всей длине колумеллы и хряща.

В общей сложности операция заняла меньше часа. Лицо Эстер счистили, сняли марлю, наложили сульфамидную мазь и снова накрыли марлей. Одна полоска пластыря была приклеена на ноздри, другая – на переносицу нового носа. Поверх прикрепили изложницу Стента, оловянную защитную формочку, и все это залепили пластырем. В каждую ноздрю вставили по резиновой трубочке, чтобы Эстер могла дышать.

Через два дня повязку сняли. Пластырь отлепили через пять дней. Швы были сняты через семь. Конечный продукт выглядел смехотворно вздернутым вверх, но Шенмэйкер заверил Эстер, что через пару месяцев нос немного опустится. Так оно и случилось.

III

Этим как бы все и заканчивалось. Но не для Эстер. Возможно, на тот момент в ней еще были живы старые горбоносые привычки, хотя раньше она не проявляла такой покорности ни перед одним мужчиной. А поскольку покорность имела для нее строго определенный смысл, то Эстер, пробыв ровно сутки в госпитале, куда ее поместил Шенмэйкер, ушла оттуда и фугообразно шаталась по Ист-Сайду, распугивая прохожих своим белым клювом и выражением легкого шока в глазах. В смысле секса она была готова к употреблению, вся целиком; словно Шенмэйкер нашел и тронул некий переключатель или клитор, скрытый у нее в носовой скважине. Скважина есть скважина, в конце концов. Видимо, способность Тренча к метафоризации оказалась заразительной.

Вернувшись на следующий день, чтобы снять швы, она то и дело закидывала ногу на ногу, хлопала ресницами, нежно ворковала – применяла все известные ей уловки. Шенмэйкер тут же легко распознал симптомы.

– Приходи завтра, – сказал он. У Ирвинг был выходной.

Назавтра Эстер явилась, напялив кружевное нижнее белье и все цацки, которые могла себе позволить. Кажется, была даже индийская мушка где-то посередине газовой вуали.

– Ну, как самочувствие? – раздалось из задней комнаты.

Она рассмеялась, неестественно громко:

– Болит. Однако…

– Именно: однако. Есть способы забыть про боль.

Она нс могла избавиться от дурацкой полуоправдательной улыбки. Губы сами растягивались, усугубляя боль в носу.

– Знаешь, чем мы будем заниматься? Нет, чем я займусь с тобой? Вот именно.

Она позволила ему раздеть себя. Он высказался только по поводу черного пояса для чулок.

– Ох. О, Господи. – Приступ стыда. Пояс подарил Слэб. Предположительно, с любовью.

– Хватит. Не надо этих штучек при раздевании. Ты уже не девочка.

Новый взрыв самоосуждающего смеха.

– Дело в том… Другой парень. Подарил его мне. Парень, которого я любила.

Она в шоке, рассеянно удивился Шенмэйкер.

– Пошли. Сделаем вид, что это твоя операция. Тебе ведь понравилась операция, правда?

Из-за раздвинутой с треском занавески напротив высунулся Тренч:

– Ложись на кровать. Это будет наш операционный стол. Тебе требуется внутримышечная инъекция.

– Нет! – вскричала она.

– Ты умеешь говорить «нет» на разные лады. «Нет» значит «да». Это «нет» мне не нравится. Скажи иначе.

– Нет, – с легким постаныванием.

– Иначе. Еще раз.

– Нет. – На этот раз улыбка, веки немного приподняты.

– Еще.

– Нет.

– Делаешь успехи. – Развязывая галстук и стоя в луже спущенных брюк, Шенмэйкер пел ей серенаду.

Лучше, братцы, нету

Колумелл на свете.

Септум – ах как слеплен – краше не видал.

Хондректомий денежных

Много сделал прежде, но

Здесь остеопластика выше всех похвал.

(Припев:)

Коллега, режьте Эстер,

Иначе вы не врач.

Нос у нее как песня,

Такой восторг – хоть плач.

Прекрасна и прелестна,

Она под нож легла,

Без трусости, без стресса,

Спокойна, как скала.

Податлива, как тесто,

С апломбом поэтессы,

Уместна всюду Эстер,

И мимо не пройти.

И посрамит Ирландию

Курносость сексуальная,

Какую Эстер явит ей

На жизненном пути.

Последние восемь тактов она выпевала «нет» на первую и третью доли.