V. - [186]

Стенсил закурил.

– Мейстраль, Стенсил выражается как идиот.

– Но мне чрезвычайно интересны ваши поиски.

– Знаете, какую он придумал молитву? Ее нужно произносить, бродя по городу, под ритм шагов. Фортуна, дай Стенсилу достаточно сил, чтобы не застрять среди каких-нибудь развалин, выбранных им наугад или по туманным намекам Мейстраля. Не позволяй ему выходить в готический мрак ночи с фонарем и лопатой, чтобы эксгумировать какое-нибудь видение, ибо власти схватят его, грязного безумца, швыряющего в стороны бессмысленную глину.

– Бросьте, бросьте, – пробормотал Мейстраль. – Я и так неуютно чувствую себя в этом положении.

Стенсил громко втянул воздух.

– Нет, я не собираюсь заново задавать вопросы. Все это в далеком прошлом.

Однако после этого разговора Мейстраль стал пристальнее изучать Стенсила. Но с выводами не спешил. Он был достаточно умудрен опытом, чтобы понимать, что записанная апология будет всего лишь первым шагом в изгнании чувства греха, овладевшего им после сорок третьего года. Но была ли эта история V. чем-то большим, нежели просто ощущением греха?

Мальтийцев почти не затронули ни нарастающий кризис в Суэце, ни события в Венгрии и Польше. Мейстраль, как всякий мальтиец, с недоверием относился к мыльным пузырям мировых новостей и был рад всему, что – наподобие одержимости Стенсила – отвлекало его от газетных заголовков. Впрочем, сам Стенсил, которого, похоже, с каждым днем все меньше интересовали (как выяснилось в ходе дальнейших расспросов) события в других частях света, лишь подтверждал предположение Мейстраля о том, что в конечном счете V. – не более чем наваждение, причем наваждение сродни оранжерее, где всегда постоянная температура, безветрие и буйство красок диковинных цветов.

Вернувшись в меблированные комнаты, Стенсил попал в самый разгар бурного спора между Паолой и Профейном.

– Ну так уходи, – кричал Профейн. Что-то грохнуло в дверь.

– Кто ты такой, чтобы решать за меня? – завопила в ответ Паола.

Стенсил устало толкнул дверь, заглянул внутрь и получил удар подушкой по голове. Окна были занавешены, и Стенсил разглядел только смутные тени: пытающийся увернуться Профейн и преследующая его рука Паолы.

– Что, черт возьми, случилось?

Присевший по-жабьи Профейн швырнул ему газету:

– Здесь стоит мой старый корабль.

Стенсилу были видны лишь белки его глаз. Паола плакала.

– Ясно. – Стенсил наобум двинулся к кровати. Профейн обычно спал на полу. «Ничего, как-нибудь перебьются без кровати», – подумал злобный Стенсил, немного посопел и уснул.

Ему наконец пришло в голову, что стоит поговорить с состарившимся отцом Аваланшем, который, по словам Мейстраля, жил в Валлетте с 1919 года.

Войдя в церковь, Стенсил сразу понял, что удачи ему опять нс видать. Старик-свяшенник стоял на коленях перед престолом, седые волосы белели над черной сутаной. Слишком стар.

Позже, в доме священника:

– Господь порой дает нам возможность скрыться в странных тихих заводях, – говорил отец Аваланш. – Знаете, когда я последний раз исповедовал убийцу? Я еще на что-то надеялся, когда произошло это убийство у башни Галлис [297], но… – Так он продолжал свой бессвязный монолог, бесцельно блуждая в дебрях памяти и время от времени хватая Стенсила за руку. Стенсил попытался направить воспоминания священника на Июньские беспорядки.

– О, тогда я был юным пареньком, свято верующим в миф о Рыцарях. Нс стоит приезжать в Валлетту, не имея представления о Рыцарях. Я-то сих пор верю, как верил и тогда, – старик усмехнулся, – что после захода солнца они бродят по улицам. Я достаточно долго прослужил полковым священником – во время настоящих боевых действий, – чтобы питать иллюзии насчет способности отца Аваланша стать рыцарем-крестоносцем. Но если сравнивать их Мальту с той, какой она была в тысяча девятьсот девятнадцатом… Вам, пожалуй, надо бы побеседовать с отцом Фэйрингом, моим предшественником здесь, в Валлетте. Но он уехал в Америку. Впрочем, бедный старик, наверное, давно уже помер.

Стенсил как можно учтивее распрощался со священником, вышел на солнечный свет и зашагал по улице. Адреналин бурлил в крови, заставляя сокращаться расслабленные мышцы, углубляя дыхание, учащая биение пульса. «Стенсилу нужно пройтись, – сказал он улице, – нужно пройтись».

Глупый Стенсил: он был явно не в форме. Вернувшись в свое временное пристанище, он едва стоял на ногах от усталости. В комнате никого не было.

«Все ясно», – пробормотал он. Возможно, это был тот же самый Фэйринг. А если нет, то какая разница? На каком-то подсознательном уровне, предваряя движение губ и языка, в голове у него крутилась фраза (как с ним часто бывало, когда он смертельно уставал): «Похоже, события подчинены некой зловещей логике». Эта фраза самопроизвольно возникала снова и снова, и каждый раз Стенсил стремился ее улучшить, перенося смысловое ударение с одного слова на другое: «похоже, события»; «события подчинены»; «некой зловещей логике»; он мысленно переиначивал ее звучание, произносил ее разным тоном – от замогильного до бесшабашно-веселого – снова, снова и снова. Похоже, события подчинены некой зловещей логике. Он взял бумагу и карандаш и стал записывать это предложение различными почерками и шрифтами. За этим занятием его и застал Профейн, который, еле волоча ноги, вошел в комнату.