V. - [137]

– Или, может, учитывая время твоей женитьбы, – продолжил Днубиетна, – для тебя холостяцкая жизнь все равно что мир.

– Мир, – отозвался Фаусто. – Чудное старинное слово.

Они то и дело обходили или перескакивали через обломки кирпичной кладки.

– Сильвана в красной юбчонке, – запел Днубиетна, – Вернись, дорогая, вернись, / Пусть душой я останусь с тобою, / Но деньги назад возврати…

– Тебе тоже надо бы жениться, – скорбно произнес Фаусто. – Иначе это несправедливо.

– Поэзия и техника не нуждаются в домашнем уюте.

– Давненько мы с тобой не вели задушевных споров, – вдруг вспомнил Фаусто.

– Сюда. – Вздымая цементную пыль, они спустились по ступенькам в подвал довольно хорошо сохранившегося здания. Взвыли сирены. Внизу Тифкира дрых на столе. В углу две девушки вяло играли в карты. Днубиетна на секунду исчез за стойкой и вынырнул с небольшой бутылкой вина. Где-то неподалеку, на соседней улице, разорвалась бомба, от сотрясения задрожали потолочные балки, заметалось пламя керосиновой лампы.

– Мне еще надо выспаться, – сказал Фаусто. – Я работаю в ночь.

– Угрызения совести женолюбивого недочеловека, – проворчал Днубиетна, разливая вино. Девушки оторвались от карт. – Это такая присказка, – доверительно сообщил он.

Прозвучало настолько смешно, что Фаусто не выдержал и захохотал. Чуть погодя они подсели к девушкам. Беседа то и дело прерывалась – время от времени почти прямо над ними грохотала зенитная пушка. Девушки оказались профессионалками и поначалу пытались раскрутить Фаусто и Днубиетну.

– Не трудитесь, – отшил их Днубиетна. – Я не привык платить за это удовольствие, а он женат, да к тому же священник. – И все, кроме уже захмелевшего Фаусто, рассмеялись.

– Давно уже нет, – тихо заметил Фаусто.

– Если ты священник, то это на всю жизнь, – возразил Днубиетна. – Давай. Благослови вино. Освяти-ка его. Нынче воскресенье, а ты даже к обедне не ходил.

Наверху зенитки зашлись прерывистым, надрывным кашлем: два выстрела в секунду. Все четверо за столиком сосредоточенно потягивали вино. Разорвалась еще одна бомба.

– Вилка, – сообщил Днубиетна, стараясь перекричать грохот зенитных орудий. В Валлетте это слово уже никого не пугало.

Проснулся Тифкира.

– Вы сперли мое вино, – запричитал владелец заведения. Потом прислонился лбом к стене и принялся яростно чесать пятерней волосатый живот и спину под фуфайкой. – Могли бы и мне малость налить.

– Оно не освящено. Этот отступник Мейстраль провинился перед Богом.

– Мы с Богом заключили соглашение, – заговорил Фаусто, будто хотел исправить недоразумение. – Он забудет, что я не последовал Его зову, если я перестану Его вопрошать. Если буду стараться выжить, и только.

Когда это пришло ему в голову? На какой улице и в какой из дней этих месяцев впечатлений? Может, он только что это выдумал? Он был уже совершенно пьян. Так устал, что ему хватило четырех стаканов вина.

– Как же так? – серьезно спросила одна из девушек. – Как можно верить, если не задавать вопросов? Священник нам говорил, что надо обязательно задавать вопросы.

Днубиетна глянул на друга и, не увидев в его лице ни малейшего желания отвечать, похлопал девушку по плечу:

– Ну и черт с ним, любовь моя. Пей лучше вино.

– Нет, – завопил Тифкира, ища поддержки у стены и оглядывая публику. – Вы так все уничтожите.

Вновь загрохотала пушка.

– Уничтожим. – Днубиетна загоготал, перекрывая шум стрельбы. – Что ты знаешь об уничтожении, придурок? – С угрожающим видом он двинулся к виноторговцу.

Фаусто положил голову на стол, решив хоть немного отдохнуть. Девушки возобновили игру, используя его спину вместо стола. Днубиетна схватил Тифкиру за плечи и начал длинную отповедь, для пущей убедительности сопровождаемую периодическим встряхиванием жирного туловища.

Наверху прозвучал сигнал отбоя. У входа в подвал раздался какой-то шум. Днубиетна открыл дверь, и в комнату ввалились зенитчики – грязные, измочаленные и жаждущие вина. Фаусто проснулся, вскочил на ноги, взметнув вверх разномастные карты, и отдал честь.

– Прочь отсюда! – заорал Днубиетна.

Тифкира, расставшись с мечтой сохранить свой запас вина, медленно опустился на пол, прижимаясь спиною к стене, и закрыл глаза. – Нам еще надо доставить Мейстраля на работу.

– Изыди, caitiff, – крикнул Фаусто, снова отдал честь и упал на спину.

Похохатывая и шатаясь, Днубиетна с помощью одной из шлюх поставил приятеля на ноги. Очевидно, он решил отвести Фаусто на «Та-Кали» пешком (обычно на аэродром добирались на попутных грузовиках), чтобы тот протрезвел по дороге. Когда они выбрались на улицу, уже начинало темнеть; снова завыла сирена воздушной тревоги. Следом, топая по ступеням, со стаканами в руках выскочили зенитчики и столкнулись с ними. Возмущенный Днубиетна неожиданно вынырнул из-под руки Фаусто и, развернувшись, заехал кулаком в живот ближайшего солдата. Завязалась драка.

Немцы бомбили район Большой Гавани. Взрывы приближались медленно и неумолимо, как шаги сказочного великана. Фаусто лежал на земле, не испытывая особого желания приходить на помощь своему приятелю, которого превосходящие силы противника разделывали под орех. Наконец они бросили Днубиетну и побежали к своим пушкам. Вдруг из-за низко висящих туч выскочил пойманный прожекторами ME-109 и ушел в пике. За ним потянулись оранжевые пунктиры трассирующих снарядов. «Достань гада», – закричал кто-то из зенитного расчета. «Бофорс» открыли огонь. Фаусто с легким любопытством следил за происходящим. В темноте возникали фигуры зенитчиков, время от времени освещаемые сверху разрывами снарядов и «заблудшими» лучами прожекторов. В один из таких моментов Фаусто разглядел сверкнувший рубином стакан с вином Тифкиры, поднесенный к губам подносчика снарядов, который неторопливо его осушил. Где-то над Гаванью снаряды зениток настигли-таки «мессершмитт»; его топливные баки вспыхнули огромным желтым цветком, и самолет начал падать – медленно, будто воздушный шарик, – отмечая последний свой путь клубами черного дыма в лучах прожекторов, которые на мгновение скрестились на сбитой машине и двинулись дальше в поисках новых целей.