В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - [164]
— Ну… сюда, к нам…
— Она и не уезжала.
— Ничего не понимаю! — Антон Николаевич зажмуривается, мотает головой. — Мы где находимся?
— У Сани в гостях, каццо.
— Да что ты, Антон? Что с тобой? Не выспался? Мы в гостях у Александра Григорьевича. Ты разве не понял? Кхе!..
— Что-то вы меня совсем запутали. В каком городе?
— В Будапеште. Где же еще? Кхе!
— На улице Ракоци, каццо!
Антон Николаевич снова смотрит в окно. Сквозь затемненные фотохромные стекла виднеется купол Парламента. Сквозь затемненные коричневые стекла отчетливо видно широкое русло Дуная.
— Это что, отель «Хилтон»?
— Какой же «Хилтон» на Ракоци? Кхе!
— Ты вообще плохо ориентируешься…
— Антон Николаевич прав. Отчасти и «Хилтон». Почему бы нет? «Хилтон» тоже, — спешит вмешаться Александр Григорьевич, удерживая гостей от бесплодного спора.
— Сань, не темни. Это же номер «люкс» в гостинице «Астория». Если только мы действительно находимся на Ракоци.
— «Люкс», разумеется, «люкс», — весело соглашается Александр Григорьевич.
— Кстати. Я хотел спросить. Ты такого стронцо — Белу Будаи — знаешь?
— Белу Будаи?.. — Александр Григорьевич задумался лишь на мгновение. — Как же, знаю. И Буду Белаи. И Белу Будаи. И всех остальных.
— Чего он вяжется, Сань? Сосиску ему в рот! Отдельный номер не дал… Нахамил… Теперь хрен меня вместе с Ирэн назад в номер пустит… Ты бы распорядился там…
Александр Григорьевич порылся в ящике, извлек карточку со множеством мелких дырочек по краям, вложил ее в щель своей электронной импортной системы Соник-Тоник-Панасоник, нажал несколько черных кнопок. Внутри защелкало, заверещало, прокрутилось, и карточку вытолкнуло обратно, точно пробитый кассовый чек.
— Ладно, давай проверим. Твой год, месяц и день рождения?
— Ты чё это, каццо?
— Родился в Астрахани. Так?
— Ну так, — подтвердил Тоник, несколько обескураженный, однако, столь широкой осведомленностью нового своего приятеля.
— Тогда все правильно. Бела Будаи…
— Чё правильно? Чё правильно, Сань? Он же первый начал. Я к нему как к человеку…
Мигали лампочки на пульте. Слева направо медленно перетекала магнитофонная лента, хотя никакой музыки, никакого Челентано не было.
— Слышь, а нельзя его как-нибудь унасекомить?.. До первой кровянки, а? Чтобы в следующий раз, стронцо, не лез…
— Попроси Платона Николаевича. Пусть он в каком-нибудь своем романе изобразит этого твоего Белу. И там с ним что-нибудь этакое случится…
— В романе неинтересно, — разочарованно заметил Тоник.
— Самый надежный способ воздействия на реальную жизнь. Проверенный. Наряду с argumenta ad risum[57], — сказал Александр Григорьевич, обращая эти исполненные лукавства последние слова исключительно к доктору Кустову. — Верно? — обратился он снова к писателю.
— Кхе!
— Не случайно же некоторые народы издревле запрещали изображать смертных.
— Почему? — спросил Тоник.
— Ну почему… Изображали, бывало, какого-нибудь здорового, богатого и важного, а он через какое-то время…
— Кхе!.. Видишь ли, Тоник… Действительно, здесь есть определенный резон…
— Вполне определенный, — горячо поддержал писателя Александр Григорьевич. — То есть определеннее просто не бывает. И опирается этот резон, между прочим, на строго научные знания. На наши представления о передаче энергии, ее перекачке… Вы согласны со мной, Антон Николаевич? Ведь это только невежды считают, что сглаз — пустое суеверие…
— Я сам знаю несколько трагических случаев. На собственном опыте. Кхе!.. Разумеется, не нарочно… Без всякого умысла… Кхе! Изобразил тут как-то тоже одного преуспевающего человека… Все у него было… кхе!.. «Мерседес» белый. «Мерседес» черный. Жена красавица. Красавица любовница… Словом, как в плохих романах… А мне, видишь ли, не хотелось писать плохого романа…
— И что? — не понял Тоник.
— Ну и… Кхе!..
— В каком смысле?
— В таком, что дети сиротами остались… Целый год потом к письменному столу не мог подойти… Кхе!.. Зарекся… С тех пор — никаких литературных описаний несчастий… смертей… болезней… разоблачений…
— Не, — сказал Тоник. — Так, конечно, не надо. Ты только напиши: мол, Беле Будаи набили морду. За Тоника. Мол, ва фан куло, стронцо! И все. Пускай живет себе — хрен с ним…
Александр Григорьевич делал вид, что внимательно слушает всю эту болтовню, даже сам принимает живое участие в разговоре, а сам все косил глаз то на истаивающую магнитофонную ленту, то на мигающие лампочки, а в сложной электронной системе тем временем происходили какие-то невидимые изменения: что-то там жалобно урчало и попискивало.
— Ладно, мужики, я пошел. Некогда мне тут с вами ляля́ разводить. Деньжат кто подкинет?
— Я ведь тебе уже давал. Кхе!
— Сколько ты мне дал, каццо? Какую-то жалкую сотню.
Антон Николаевич отвернулся к окну, снова чем-то заинтересовавшись.
— Лично у меня — ни гроша. — Александр Григорьевич выразительно похлопал по карманам своего рабочего пиджака. — Строжайше запрещено. Продаем и покупаем только за безналичный расчет.
— Ну и стронци вы все! Ну и жмоты. Я кубик хочу купить. Что, не дадите?..
Антон Николаевич подошел к открытому несгораемому шкафу, достал из кармана кожаного своего пальто какой-то жесткий предмет, туго завернутый в фирменную бумагу и заклеенный в двух местах липкой лентой.
Повести и рассказы, вошедшие в сборник, посвящены судьбам современников, их поискам нравственных решений. В повести «Судья», главным героем которой является молодой ученый, острая изобразительность сочетается с точностью и тонкостью психологического анализа. Лирическая повесть «В поисках Эржебет Венцел» рисует образы современного Будапешта. Новаторская по характеру повесть, давшая название сборнику, рассказывает о людях современной науки и техники. Интерес автора сосредоточен на внутреннем, духовном мире молодых героев, их размышлениях о времени, о себе, о своем поколении.
В 1977 году вышли первые книги Александра Русова: сборник повестей и рассказов «Самолеты на земле — самолеты в небе», а также роман «Три яблока», являющийся первой частью дилогии о жизни и революционной деятельности семьи Кнунянцев. Затем были опубликованы еще две книги прозы: «Города-спутники» и «Фата-моргана».Книга «Суд над судом» вышла в серии «Пламенные революционеры» в 1980 году, получила положительные отзывы читателей и критики, была переведена на армянский язык. Выходит вторым изданием. Она посвящена Богдану Кнунянцу (1878–1911), революционеру, ученому, публицисту.
Повесть «Судья» и роман «Фата-моргана» составляют первую книгу цикла «Куда не взлететь жаворонку». По времени действия повесть и роман отстоят друг от друга на десятилетие, а различие их психологической атмосферы характеризует переход от «чарующих обманов» молодого интеллигента шестидесятых годов к опасным миражам общественной жизни, за которыми кроется социальная драма, разыгрывающаяся в стенах большого научно-исследовательского института. Развитие главной линии цикла сопровождается усилением трагической и сатирической темы: от элегии и драмы — к трагикомедии и фарсу.
Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.
Ким Федорович Панферов родился в 1923 году в г. Вольске, Саратовской области. В войну учился в военной школе авиамехаников. В 1948 году окончил Московский государственный институт международных отношений. Учился в Литературном институте имени А. М. Горького, откуда с четвертого курса по направлению ЦК ВЛКСМ уехал в Тувинскую автономную республику, где три года работал в газетах. Затем был сотрудником журнала «Советский моряк», редактором многотиражной газеты «Инженер транспорта», сотрудником газеты «Водный транспорт». Офицер запаса.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Читателю широко известны романы и повести Евгения Пермяка «Сказка о сером волке», «Последние заморозки», «Горбатый медведь», «Царство Тихой Лутони», «Сольвинские мемории», «Яр-город». Действие нового романа Евгения Пермяка происходит в начале нашего века на Урале. Одним из главных героев этого повествования является молодой, предприимчивый фабрикант-миллионер Платон Акинфин. Одержимый идеями умиротворения классовых противоречий, он увлекает за собой сторонников и сподвижников, поверивших в «гармоническое сотрудничество» фабрикантов и рабочих. Предвосхищая своих далеких, вольных или невольных преемников — теоретиков «народного капитализма», так называемых «конвергенций» и других проповедей об идиллическом «единении» труда и капитала, Акинфин создает крупное, акционерное общество, символически названное им: «РАВНОВЕСИЕ». Ослепленный зыбкими удачами, Акинфин верит, что нм найден магический ключ, открывающий врата в безмятежное царство нерушимого содружества «добросердечных» поработителей и «осчастливленных» ими порабощенных… Об этом и повествуется в романе-сказе, романе-притче, аллегорически озаглавленном: «Очарование темноты».
Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.