«…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972) - [23]
Как раз в день приезда Яссен появилась моя статья о «Гранях» № 32[184], где есть стихи Моршена. Стихи вообще хорошие; я их очень похвалил, и Яссен сказала: «Вот как, а…» — таким образом, стрела, мною пущенная, попала в цель!
Обе книги — Вашу и его — можно считать обеспеченными, вопрос только во времени, т. к. «Рифма» сейчас тащится все время «на долгих» — не по финансовой причине, а потому, что типографии здесь (русские) — одна другой небрежнее и со стихами тянут, все время откладывая их в последнюю очередь. Но книжка Мамченко (через год!!) все же вышла… будем «нажимать» сильнее с другими новыми «заказами».
Музыку избрал сам Алданов. Он непременно хотел — именно эту вещь — для предполагавшегося вечера памяти Бунина, поэтому устроители вечера решили исполнить его желание. Музыкант был хороший и сыграл совсем не плохо. Адамович говорил хорошо (он вообще очень хороший «докладчик»), отметил, однако, отсутствие поэзии у А<лданова>, его скептицизм и неверие, т. е. речь была «настоящей», а не «некрологической».
В «Опытах» все же дух Адамовича повсюду присутствует незримо. Вейдле ему, вероятно, чужд (он очень учен, но в нем мало «музыки» и всегда все где-нибудь да прочел на одном из 18 языков, которые он знает), так же как и Степун (этот — талантливее Вейдле по природе, но хаотичнее), — но это дела не меняет. Иваск молится на Адамовича (хотя бы его статья[185] — даже в защиту Цветаевой от А<дамовича>) и думает, что все «парижане» «думают и оценивают по А<дамовичу>» (его статья, Иваска, «4 критика»[186]).
Кстати, Иваск писал мне, что познакомился с Вами (ряд комплиментов Вам). Какое он на Вас произвел впечатление? Я никогда не встречал Иваска, в 38 г. меня не было в Париже, когда он приезжал сюда. Впрочем, сейчас заочно бывают даже дружбы, а не только знакомства!
Ирина Николаевна и я шлем Вам привет и добрые пожелания.
Я перестал пока писать для «Н<ового> р<усского> с<лова>» — времени не хватает на два «фронта».
Ваш Ю. Терапиано
35
13. IX.57
Дорогой Владимир Федорович,
Не отвечал Вам так долго, потому что ждал приезда сюда И. Яссен, которая должна была приехать в начале сентября. Сейчас только узнал, что с ней случилась большая беда. В Швейцарии она заболела, у нее тамошние врачи нашли процесс в левом легком, не желая лечиться в чужой стране (что напрасно, швейцарские врачи в этом вопросе большие специалисты!), она вернулась в N. Y., не заезжая в Париж.
Таким образом, временно ей не до дел «Рифмы» и того стихотворного журнала, который мы с нею сговорились время от времени выпускать в Париже: не повезло, очень не повезло!
Из стихов Моршена в «Н<овом> ж<урнале>» 49 мне понравилось только 2-е: «Ты смотришь, как рушатся рощи…», остальные же какие-то неопределенные, расплывчато-туманные с философией, а философия — совсем не глубокая и довольно-таки заезженная! «Карло Гронко» — похвальное слово очень похвальному поступку и радужной оболочке, уступленной аббатом… а пресмыкающийся ящер — тут и «Скифы», — с тем же грехом, что и в «Скифах». Сказанное не означает, что я разочарован в Моршене, но — «со всяким случается»… И ритмы все как будто взяты напрокат: в 3-м у Пастернака, в 5 — у Блока, в 4 — у О. Мандельштама. Оч<ень> плох Г. Глинка[187], сумасшедше глуп Одарченко[188] (и надоело все это до чертиков!), И. Чиннов увлекся ультра-модерном[189], что ему не к лицу. Пиотровский[190] раззвенелся такими ямбами на метры, что просто утомительно, а конец — прямо шедевр безвкусия:
(что означает это обилие тире в подлиннике?).
Мимоходом, — странно, что К<орвин->П<иотровский> «слагал имя Элогим», слушал «плач Иова в траве болотной», «там, в Фастове»… год за годом, тогда как К<орвину->П<иотровскому> вспоминать бы уж в детстве — Царскосельский лицей или Пажеский корпус!
Лучше других на сей раз Кленовский[191] — он не «хватает звезд с неба», как К<орвин->П<иотровский>, но именно тем и хорош, и стихи его на сей раз без срывов (кроме: «хваткой волчьею крали женщин с моего пути», что очень плохо!).
Хорошо, что по условию в «Р<усской> м<ысли>» о «Н<овом> ж<урнале>» должен писать Адамович[192], а не я — пусть и разбирается со всеми + с Яновской «Челюстью»![193]
Склад издания «Рифмы»: La Maison du Livre Etranger, 10, rue de 1’Eperon, Paris 6.
Это — книжный магазин, самый большой русский к<нижный> м<агазин> в Париже, и у него есть все книги «Рифмы».
Как сейчас Ваши занятия? Имеете ли теперь больше времени? Относительно книг (Моршена и Вашей) полагаю, что как только Яссен придет в себя, после первого «шока», она, вероятно, сама вернется к разговору о продолжении «Р<ифмы>» на этот год.
Ирина Николаевна и я шлем Вам наш привет.
Ваш Ю. Терапиано
36
7. XI.57
Дорогой Владимир Федорович,
Надеюсь, Ваша жизнь в этом месяце совсем придет в норму и к праздникам семья будет с Вами.
Болезнь И. Яссен, к счастью, не оказалась роковой, она сейчас начала поправляться (после очень тяжелой операции), таким образом, через несколько месяцев, нужно надеяться, она вновь займется «Рифмой».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На протяжении десятилетия ведя оживленную переписку, два поэта обсуждают литературные новости, обмениваются мнениями о творчестве коллег, подробно разбирают свои и чужие стихи, даже затевают небольшую войну против засилья «парижан» в эмигрантском литературном мире. Журнал «Опыты», «Новый журнал», «Грани», издательство «Рифма», многочисленные русские газеты… Подробный комментарий дополняет картину интенсивной литературной жизни русской диаспоры в послевоенные годы.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.
В книге «Встречи» Юрий Терапиано передает нам духовную и творческую атмосферу литературной жизни в эмиграции в период с 1925 по 1939 г., историю возникновения нового литературного течения — «парижской ноты», с ее обостренно-ответственным отношением к делу поэта и писателя, и дает ряд характеристик личности и творчества поэтов и писателей «старшего поколения» — К. Бальмонта, Д. Мережковского, З. Гиппиус, В. Ходасевича, К. Мочульского, Е. Кузьминой-Караваевой (Матери Марии) и ряда поэтов и писателей т. н. «младшего поколения» (Бориса Поплавского, Ирины Кнорринг, Анатолия Штейгера, Юрия Мандельштама и др.).Отдельные главы посвящены описанию парижских литературных собраний той эпохи, в книге приведены также два стенографических отчета собраний «Зеленой Лампы» в 1927 году.Вторая часть книги посвящена духовному опыту некоторых русских и иностранных поэтов.Текст книги воспроизведен по изданию: Ю.
Оба участника публикуемой переписки — люди небезызвестные. Журналист, мемуарист и общественный деятель Марк Вениаминович Вишняк (1883–1976) наибольшую известность приобрел как один из соредакторов знаменитых «Современных записок» (Париж, 1920–1940). Критик, литературовед и поэт Владимир Федорович Марков (1920–2013) был моложе на 37 лет и принадлежал к другому поколению во всех смыслах этого слова и даже к другой волне эмиграции.При всей небезызвестности трудно было бы найти более разных людей. К моменту начала переписки Марков вдвое моложе Вишняка, первому — 34 года, а второму — за 70.
Переписка с Одоевцевой возникла у В.Ф. Маркова как своеобразное приложение к переписке с Г.В. Ивановым, которую он завязал в октябре 1955 г. С февраля 1956 г. Маркову начинает писать и Одоевцева, причем переписка с разной степенью интенсивности ведется на протяжении двадцати лет, особенно активно в 1956–1961 гг.В письмах обсуждается вся послевоенная литературная жизнь, причем зачастую из первых рук. Конечно, наибольший интерес представляют особенности последних лет жизни Г.В. Иванова. В этом отношении данная публикация — одна из самых крупных и подробных.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.
Георгий Иванов назвал поэму «Гурилевские романсы» «реальной и блестящей удачей» ее автора. Автор, Владимир Федорович Марков (р. 1920), выпускник Ленинградского университета, в 1941 г. ушел добровольцем на фронт, был ранен, оказался в плену. До 1949 г. жил в Германии, затем в США. В 1957-1990 гг. состоял профессором русской литературы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, в котором он живет до сих пор.Марков счастливо сочетает в себе одновременно дар поэта и дар исследователя поэзии. Наибольшую известность получили его работы по истории русского футуризма.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».