В ожидании - [76]

Он подал стакан Эдриену.

— Он свалился, что ли?

— Да, упал.

— Я давно твержу — здесь загородку поставить надо. Джентльмен велел вам передать, что доктор и полиция уже едут.

— Благодарю, — сказал Эдриен, возвращая пустой стакан.

— Тут неподалёку есть хороший, удобный сарай для телег. Может, перетащим его туда.

— Его нельзя трогать до приезда властей.

— И то верно, — согласился старик. — Я читал, есть такой закон на случай убийства или самоубийства.

Он нагнулся:

— Вид-то у него спокойный, правда? Часом не знаете, сэр, кто он такой?

— Знаю. Некий капитан Ферз. Он родом отсюда.

— Ну? Один из Ферзов с Бартон Райз? Боже ты мой, да я ж у них работал мальчишкой: я ведь в этом приходе и родился.

Он опять нагнулся — на этот раз ещё ниже:

— Уж не мистер ли это Роналд, упаси господи, а?

Эдриен кивнул.

— Скажите на милость! Теперь, значит, никого из них не осталось. Дед его рехнулся и помер. Скажите на милость! Мистер Роналд! Я знавал его, когда он ещё парнишкой был.

Старик попытался заглянуть мертвецу в лицо, воспользовавшись последними угасающими лучами, затем выпрямился и горестно покачал головой. Для него, — Эдриен ясно видел это, — было важно, что покойник — не «чужой».

Внезапно треск мотоцикла разорвал тишину. Сверкая фарой, он спустился вниз по тропинке, и с него сошли две фигуры. Они робко подошли к группе, освещённой фарой их машины, и остановились, глядя на землю:

— Мы слышали, случилось несчастье.

— Д-да! — протянул старый фермер.

— Можем мы быть чем-нибудь полезны?

— Нет, благодарю, — ответил Эдриен. — Врач и полиция уже вызваны. Остаётся ждать.

Он увидел, как молодой человек открыл рот, видимо собираясь ещё о чём-то спросить, но тут же закрыл его, не проронив ни слова, и обнял девушку за плечи. Как и старик, пара стояла молча, устремив глаза на тело, чья голова и сломанная шея покоились на коленях Эдриена. Мотор мотоцикла, который позабыли выключить, стучал в тишине, и свет фары придавал ещё более жуткий вид кучке живых, окружавших мёртвого.

XXIX

Телеграмма, прибывшая в Кондафорд как раз перед обедом, гласила:

«Бедный Ферз умер упал меловой карьер тчк Перевезён Чичестер тчк Эдриен и я поехали покойником расследование состоится там Хилери».

Телеграмму принесли прямо в комнату Динни, и девушка опустилась на кровать с тем чувством стеснения в груди, какое испытывает человек, когда горе и облегчение борются в нём и не находят выхода. Произошло то, о чём она молилась, но Динни помнила сейчас лишь об одном — о последнем вздохе несчастного, который она слышала, о его лице, когда он стоял в дверях, а Диана пела. Девушка сказала горничной, подавшей ей телеграмму:

— Элен, приведите Скарамуша.

Когда шотландский терьер с блестящими глазами и видом, исполненным сознания собственной важности, вбежал в комнату, Динни обняла его так крепко, что тот чуть не задохнулся. Сжав в руках это тёплое упругое волосатое тело, девушка вновь обрела способность чувствовать. Всё её существо ощутило облегчение, но на глаза навернулись слёзы жалости. Такое странное поведение оказалось выше понимания её пса. Он лизнул Динни в нос, завилял хвостом, и ей пришлось отпустить его. Наспех одевшись, она направилась в комнату матери.

Леди Черрел, уже переодетая к обеду, расхаживала между отпертым платяным шкафом и выдвинутыми ящиками комода, размышляя, с чем ей будет легче всего расстаться ввиду приближения благотворительного базара, который призван был пополнить перед концом года приходский фонд помощи бедным. Динни, ни слова не говоря, вложила ей в руку телеграмму. Леди Черрел прочла и спокойно заметила:

— Вот то, о чём ты молилась, дорогая.

— Это самоубийство?

— Думаю, что да.

— Сказать мне Диане сейчас или подождать до утра, чтобы она выспалась?

— Лучше сейчас. Если хочешь, могу я.

— Нет, нет, родная. Это моя обязанность. Вероятно, она будет обедать у себя наверху. Завтра мы, наверно, уедем в Чичестер.

— Как всё это ужасно для тебя, Динни!

— Мне это полезно.

Девушка взяла телеграмму и вышла.

Диана была с детьми, которые изо всех сил затягивали процесс отхода ко сну, так как не достигли ещё тех лет, когда он становится желанным. Динни увела её к себе в комнату и, по-прежнему ни слова не говоря, подала ей телеграмму. Хотя за последние дни она очень сблизилась с Дианой, между ними всё-таки оставалось шестнадцать лет разницы. Поэтому девушка не сделала соболезнующего жеста, который могла бы позволить себе с ровесницей. Она никогда не знала, как Диана воспримет то или иное известие. То, которое принесла ей Динни, Диана встретила с каменным спокойствием, как будто оно вообще не было для неё новостью. Её лицо, тонкое, но потускневшее, как изображение на монете, не выразило ничего. Глаза, устремлённые на Динни, остались сухими и ясными. Она проронила только:

— Я не спущусь вниз. Завтра в Чичестер?

Динни подавила первое душевное движение, кивнула и вышла. За обедом, сидя вдвоём с матерью, она сказала:

— Хотела бы я владеть собой так, как Диана.

— Её самообладание — результат того, что она пережила.

— В ней есть что-то от леди Вир де Вир.

— Это не так уж плохо, Динни.

— Чем будет для всех нас это расследование?