В ожидании - [55]

— По-моему, вам следовало бы сжалиться над беднягой. Он ведь поведал мне, что вы, как он выражается, его идеал.

— Опять это слово? — воскликнула Динни.

— Да, термин неудачный. Но он прибавил, что сходит с ума по вас.

— Велика важность!

— В устах человека, который едет на край света разыскивать истоки цивилизации, это, вероятно, всё-таки важно. Большинство из нас согласилось бы поехать на край света, только бы их не разыскивать.

— В тот день, когда прекратится история с Хьюбертом, я порву с Халлорсеном, — объявила Динни.

— Думаю, что для этого вам придётся надеть фату. Вы будете прелестны в ней, когда под немецкую музыку выйдете с вашим моряком из деревенской церкви, как в добрые феодальные времена.

— Я ни за кого не собираюсь замуж.

— Это будет видно. Пока что не позвонить ли нам Эдриену?

У Эдриена ответили, что его ожидают к четырём. Динни попросила передать, чтобы он зашёл на Саут-сквер, и отправилась собирать свои вещи. В половине четвёртого она спустилась вниз и увидела на вешалке шляпу, поля которой напомнили ей нечто знакомое. Она, крадучись, повернула назад к лестнице, как вдруг услыхала:

— Вот замечательно! Я так боялся, что не застану вас.

Динни подала Халлорсену руку, и они вместе вошли в гостиную Флёр, где на фоне мебели времён Людовика XV он показался ей до нелепости мужественным.

— Я хотел сообщить вам, мисс Черрел, что предпринято мною в отношении вашего брата. Я условился с нашим консулом в Ла Пас. Он разыщет Мануэля и передаст по телеграфу его показания под присягой о том, что на капитана бросились с ножом. Для разумных людей этого достаточно, чтобы оправдать вашего брата. Я пресеку эту идиотскую историю, хотя бы мне самому пришлось поехать в Боливию.

— Я вам так благодарна, профессор.

— Пустое! Теперь я готов сделать для вашего брата всё что угодно. Я полюбил его, как родного.

Эти зловещие слова были произнесены так просто, с такой душевной широтой и щедростью, что Динни почувствовала себя маленькой и жалкой.

— Вы нехорошо выглядите, — неожиданно объявил американец. — Если что-нибудь случилось, скажите мне, и я всё улажу.

Динни рассказала ему о возвращении Ферза.

— Такая красивая леди! Скверное дело! Впрочем, может быть, она любит его и ей потом станет, наоборот, легче.

— Я буду жить у неё.

— Вы молодчина! Капитан Ферз опасен?

— Пока неизвестно.

Халлорсен сунул руку в задний карман и вытащил миниатюрный пистолет:

— Положите в сумочку. Меньшего калибра не бывает. Я купил его на то время, пока я здесь, убедившись, что в вашей стране люди ходят без ружей.

Динни рассмеялась.

— Благодарю вас, профессор, но он обязательно выстрелит там, где не нужно. И потом, если бы мне даже угрожала опасность, воспользоваться им было бы нечестно.

— Вы правы. Мне это не пришло в голову, а вы правы. Человек, поражённый таким недугом, заслуживает бережного обращения. Но мне очень неприятно знать, что вы можете подвергнуться опасности.

Вспомнив наставления Флёр, Динни отважно спросила:

— Почему?

— Потому что вы мне дороги.

— Страшно мило с вашей стороны. Но вам не следует забывать, что я не товар на брачном рынке.

— Каждая женщина — такой товар, пока не вышла замуж.

— Кое-кто полагает, что лишь тогда она им и становится.

— Видите ли, мне лично адюльтер не нужен, — серьёзно сказал Халлорсен. — И в вопросах пола, и во всём остальном я люблю, чтобы сделка была честной.

— Надеюсь, что вам удастся заключить её.

Он выпрямился:

— Я хочу заключить её с вами. Имею честь просить вас стать миссис Халлорсен, и, пожалуйста, не говорите сразу «нет».

— Я должна это сказать, раз вы хотите честной сделки, профессор.

Она увидела, как боль затуманила голубые глаза американца, и ощутила жалость. Он приблизился и показался ей таким огромным, что девушка вздрогнула.

— Дело в моей национальности?

— Не знаю, в чём.

— Или в неприязни, которую вы питали ко мне из-за брата?

— Не знаю.

— Могу я надеяться?

— Нет. Я польщена и признательна вам, но — нет.

— Простите, здесь замешан другой мужчина?

Динни покачала головой.

— Я думаю, что слишком мало сделал для вас, — сказал он. — Я должен вас заслужить.

— Я недостойна служения. Просто у меня нет к вам чувства.

— У меня чистые руки и чистое сердце.

— Я уверена в этом. Я восхищаюсь вами, профессор, но никогда не полюблю вас.

Словно не полагаясь на себя, Халлорсен отошёл на прежнее расстояние и отдал ей глубокий поклон. Он был действительно великолепен — статный, исполненный простоты и достоинства. Наступило молчание. Затем он сказал:

— Что ж, слезами горю не поможешь. Располагайте мной, как вам заблагорассудится. Я ваш самый покорный слуга.

Он повернулся и вышел.

Когда Динни услышала, как хлопнула входная дверь, ей что-то сдавило горло. Она испытывала боль из-за того, что сделала ему больно, и в то же время ощущала то облегчение, которое чувствует человек, когда ему перестаёт угрожать что-нибудь огромное, простое, первобытное — море, гроза, бык. Она стояла перед одним из зеркал Флёр и презирала себя, словно в первый раз обнаружила, что у неё чересчур утончённые нервы. Как мог этот большой, красивый, здоровый мужчина полюбить её, чьё отражение в зеркале казалось таким изысканным и тоненьким? Он же переломит её одной рукой. Не поэтому ли она так испугалась? О, эти широкие бескрайние просторы, частицей которых представлялись ей его рост, сила, здоровье, раскаты голоса! Смешно, пожалуй, даже глупо, но она по-настоящему испугалась! Нет, она будет с теми, кому принадлежит, — не с этими просторами, не с ним. Сопоставлять такие вещи просто комично.