В осколках тумана - [70]

— Джулия, подумай. Что мы о нем знаем? Только факты. Подумай.

— Я бы так и сделала, если бы у меня были убедительные свидетельства, но пока я слышу лишь сплетни из вторых рук. Крисси сказала, Надин сказала, ты сказал, психиатрическая лечебница, пропавшие документы. С чего ты взял, что Дэвид каким-то зловещим образом связан с моей матерью? Он старается ей помочь, разве ты не видишь? Марри, ты как будто живешь в приключенческом романе.

Он молчит, словно взвешивая что-то, решая, говорить мне это или нет. И затем сбивает меня с ног.

— Раз Дэвида выпустили, надолго или нет, я должен тебе что-то сказать, Джулия.

Говорит он медленно, точно выдавливая каждое слово. Я мнусь, не решаясь сбежать. Меня же дети заждались…

— На суде это все равно всплывет.

Я хватаюсь за стул, в ногах отчего-то слабость.

— Грейс Коватта беременна. Возможно, она до сих пор беременна.

Мне достаточно секунды, чтобы понять, что он лжет.

— О, ну да, конечно. И кто это сказал? Санта-Клаус?!

— Нет, Джулия. Это сказал Дэвид, — мягко говорит Марри.

Марри

Знаю, я поступил как мальчишка, заставив Джулию поверить, будто у меня роман с Роуз. Это все проделки Надин: сестрица устроила мне свидание вслепую, надеясь вернуть меня к нормальной жизни. Ничего у нее не вышло. Когда Джулия увидела нас, я слегка запаниковал, но не удержался и забросил-таки наживку, дабы посмотреть, проглотит ли она ее.

Не проглотила. Мне больно от того, что ей все равно.

— Господи, Надин, да все плохо! Ты можешь сказать, в какой области у меня все хорошо?

Лицо у нее усталое и какое-то потерянное, будто долгое дежурство высосало из нее энергию. В больницу я завернул за порцией сестринской ласки.

— А как же твои чудесные дети?

Разумеется, я ждал этого вопроса. Чувство вины сжимает меня тисками.

— Из-за них мне особенно тошно. Карлайл подобрался к ним вплотную. Джулия должна пообещать, что не будет встречаться с ним в присутствии детей.

Сомневаюсь, что она это пообещает.

— Насколько я понимаю, Марри, вариантов у тебя немного. Во-первых, ты можешь каким-то образом вернуть Джулию и умчать ее в прекрасную даль. Во-вторых, ты можешь собрать компромат на доктора — если таковой существует — и ткнуть его Джулии в нос. В-третьих, ты можешь зажить своей жизнью, видеться с детьми каждое воскресенье и навсегда забыть Джулию Маршалл.

Едкость в голосе Надин превышает все санитарные нормы. Имя Джулии она точно выплевывает.

— Ну, насчет куда-то там умчать у нас точно возникнут проблемы. Забыть Джулию… — Я раздумываю, таращась в потолок. — Нет, невозможно.

— Значит, остается второй вариант. Докажи, что он чудовище. — Надин разворачивает шоколадку, купленную в автомате. — Мой обед, — признается она. — А может, завтрак.

Мы идем по больничному коридору. На Надин белые куртка и штаны, туфли на мягкой подошве. Она сливается с белыми стенами. Она словно часть этого здания.

— Хочешь? — спрашивает она.

Я отламываю от шоколадки.

— А как отреагирует Джулия? Если мои подозрения насчет Карлайла оправданны хотя бы отчасти, Джулия никогда не поверит, что я тут ни при чем. И обвинит меня в том, что я разрушил ее счастье. А если он ни в чем не виноват, то смогу ли я спокойно наблюдать за их идиллией?

Надин косится на меня.

— Не сможешь. Зажмуришься. Но сейчас, Марри, смотри в оба. — Так говорила мама в нашем детстве.

— Итак, ты предлагаешь мне переквалифицироваться из адвокатов в сыщики?

— Разве я что-то такое говорила, братишка? — Надин невинно хлопает ресницами. — Не забывай, кто мой муж.

Мы уже у выхода. В дверном проеме сияет голубое небо, асфальт сверкает, точно подернутый россыпью бриллиантов.

— Марри, меня смущает информация Крисси, но, возможно, лишь потому, что Карлайла обвиняют в нападении на эту девочку.

Я хватаюсь за ниточку.

— Ну да, со мной то же самое. Стоит ему чихнуть, и мне кажется, будто у него чума.

— Точно. Я не на его стороне, но ты должен хорошенько изучить факты. Уверена, тебе уже случалось проворачивать достаточно необычные, если посмотреть со стороны, дела. И кто-то запросто мог обвинить тебя в нарушении закона.

Мы молчим, охваченные общим воспоминанием, уводящим нас на несколько лет назад.

Джулия тогда позвонила Надин и попросила срочно приехать, сестре пришлось срываться с работы. Дети уже лежали в своих кроватях, но Флора была еще совсем малышкой, и оставить ее Джулия не могла. Мои воспоминания о том вечере похожи на лоскутное одеяло, сшитое из откровений Джулии, спокойного пересказа событий Надин и последующей консультации у врача, которого я пытался убедить, что еще в своем уме.

— Честное слово, я сорвался всего один раз. Переработал. Всякое бывает.

— Но ты швырнул стулом в свою жену.

— Да нет! — Я смеюсь, всем своим видом показывая, что большей нелепицы не слышал. Вообще-то это так и есть. — Я вовсе не собирался швырять стулом в Джулию.

— Но швырнул.

— Я был пьян.

— А потом ты еще сбил с ног двух медсестер.

— Не нарочно же. Оступился и упал.

— И в результате тебе зашивали руку.

— Да уж, подробный отчет.

Наверное, глупо объяснять то, что произошло давным-давно, но для меня все это случилось будто вчера. Самого припадка ярости я не помню. Позже я был в панике, рвался убедиться, что не причинил вреда Джулии, но на звонки она не отвечала, а входную дверь забаррикадировала. Надин она заявила, что больше не желает меня видеть. Откровенно говоря, тот день и стал началом плохих времен. Прежде Джулия не особо волновалась из-за того, что я люблю зависнуть в пабе. Это было обыденностью, ну как подгузники Флоры или утренние побудки Алекса. Пару месяцев я сидел на антидепрессантах. В моей медицинской карте осталась отметка о происшедшем, и для врачей я с тех пор не просто пациент, а человек, склонный к буйству.