В осаде - [18]
— Финарь ему в кишки, — сказал сипло Фитиль, — завел нас козел! Эй, пацан, спишь?
— Не сплю, — отозвался Санька. Он лежал на зерне, съежившись от холода.
— Связались мы с тобой, ядрена палка, с ашкимотами, — сказал Фитиль. — Как я так промахнулся?!
— Аристарх Григорьевич — сурьезный человек, — сказал Санька, — придумает что-нибудь.
— Придумает — как же! Соси морковь — она сладкая! — Фитиль зашуршал зерном, не то поворачиваясь, не то садясь. — Раздолбай я, раздолбай! Надо было этого жлоба, что нас у деревни накрыл, пришить и — рвать когти!
— Аристарх Григорьевич знает, — уныло сказал Санька, ведя свою игру, — он головастый!
— Дубарь ты, малый! — отрубил Фитиль.
Опять зашуршало зерно, потом уже с другого конца клуни донесся голос Фитиля:
— Слышь, ползи сюда! Кажись, доска поддается.
Санька пополз было на зов, но дверь отворилась, и в клуню влетел Князев. От пинка конвоира он сел в зерно, потом прилег. Дверь захлопнулась. Свет, только что мутно плеснувший в глаза узникам, пропал.
— Дела не важнецкие, ребятушки, — пробурчал каким-то не своим голосом Князев. — Бьют, растуды их мать!
— А ты мечтал, что они тебе шамовку выставят? — спросил язвительный голос Фитиля. — Индейку в рассоле? Филе из барашка? Старый пень!
— А-ю! Дружочек, как ты заговорил! — ласково, но предупреждающе запел Князев. — Не рано ли ты, Фитилек угарный, чадить начал? Аи забыл, какие дела я за тобой знаю?
Опять посыпалось зерно. Кто-то прыгнул сверху. Тонкий голос Князева высипел:
— Са-ня, спаси!
Санька кинулся на борющихся. Фитиль душил Князева, и Санька рывком отбросил Фитиля в сторону, завернул ему за спину руку.
— Что ж ты дружбу нашу рушишь, голуба? — с высвистом спросил Князев, и по скрюченному телу Фитиля прошла судорога.
— Дядя Аристарх, — сказал Санька, — вы его не бейте. Еще ударите, я ему руку отпущу.
Слышно было, как Князев полез куда-то по зерну.
Санька выпустил руку Фитиля и тотчас отступил. Но Фитиль и не думал драться. Он молча лег на зерно и затих.
— Завел ты нас, корявый! — сказал он после долгого молчания.
— А ты слушай старших, спесивец, — злобно профистулил старик. — Не знаешь ничего, пути не видишь, а вопишь, как зрячий.
— А тебе видно? — спросил Фитиль. — Куда завел-то нас? Эти лопухи возьмут да шлепнут!
— А ты жди, жди, темная твоя душа! — исступленно взвизгнул у стены старик. — Жди и зло изыдет!
Не разговаривая, они просидели в полной темноте до самого рассвета. Когда тусклые змейки его поползли во все щели, усилился ветер. Замерзший Санька вдруг почувствовал, что, смотря на холод и безнадежность, веки его слипаются. Он засопел и утонул в топкой нервной дреме.
Проснулся он от бешеного рева, топота и выстрелов. В клуне было полутемно, но контуры его спутников были видны. Князев стал прыгать на зерне, чтобы добраться до высокой щели. К нему на помощь, увязая по колено, заспешил Фитиль. Санька тоже полез к ним.
— Если красные — нам хана! — бормотнул Фитиль.
Старик, не говоря ни слова, согнул Саньку за шею и влез ему на плечи.
— Что там? — торопил снизу Фитиль. — Да рот-то раззявь, старая кобыла?
Но Князев точно прирос к щели. Вдруг брякнула щеколда, и они все трое рухнули в зерно.
— Арестованныя, валяй сюда! — заорал, распахивая дверь, огромный парень в кубанке. — Слобода!
Все трое кинулись к двери, толкаясь, выскочили на двор и остановились. В сером молоке восхода из тумана возникали и пропадали конные. Все село было полно топотом коней, шумным передвижением людей, лязгом оружия. Переглядываясь, прислушиваясь, они добрели до крыльца и остановились. Там толкались местные бабы, с которыми перемигивались вооруженные до пят парни в кубанках и малахаях, стояло несколько мужиков, вполголоса делясь новостями. С каждой минутой во дворе становилось многолюднее. У дверей часовой, молодцеватый черноусый мужик в шинели и армейской папахе, отпихивал прикладом лезущих внутрь.
— Охолонь! Батько важные дела решает!
— Кажись, надо и нам до атамана добраться, — с подрагиванием в голосе сказал Князев, — пришло наше времечко.
— Ясно, не красные, — подтвердил Фитиль. — Я у одного спрашиваю: какой масти, ребята, будете? Тот говорит: масти бубнового туза…
Распахнулась дверь, вышли двое парней с винтовками под мышкой, за ними, подталкиваемые стволами, выскочили и неуклюже затоптались на крыльце трое толстяков — местная сельрада. У всех троих на лицах синели и краснели знаки знакомства с атаманом — все трое бы бледны и остолбенело пялились перед собой. Конвоиры прикладами согнали их с крыльца, поставили кучкой, отделив от других местных, тогда на крыльцо, позвякивая шашкой, вышел толстый приземистый человек с обрюзгшим лицом, в красной феске и голубых шароварах, свисавших на голенища сапог.
Конные, окружившие толпу, хрипло загорланили. Кое-кто из толпы поклонился. Князев протолкался в первый ряд стоящих и, трижды истово перекрестившись, поклонился в пояс. Хрен заплывшими маленькими глазами выделил его из толпы и важно кивнул в ответ.
— Люды! — сказал Хрен. — Мы вольные казаки! Стоим за анархию и слободу! Комиссарам и чрезвычайкам пущаем юшку и ставим точку! — он прокашлялся, потом налился кровью. — А шобы карать зрадников и прочую контру, — он замолчал и тупо оглядел стоящих, — це вам усе объяснит мой главный заместитель Охрим Куцый.
