В океане - [28]

— Я просил подсменить вас… Кстати, когда вы с Шубиной по магазинам ходили, никто из посторонних не заговаривал с ней?

— Ни с кем она не встречалась, не говорила.

— А потом, как сообщаете, вы с ней почти у самых дверей ее квартиры расстались?

— Почти что у самых дверей.

— Хорошо… Пожалуйста, продолжайте, как вы ее больной нашли, — сказал Людов.

В служебном кабинете Людова ждал лейтенант Савельев.

На столе лежали бланки анализов и пакет из кабинета дактилоскопии. Вот они — отчетливые фотоснимки отпечатков пальцев на раме зеркала… Вот снимки следов пальцев, обнаруженных на счете домоуправления: установлено, что на счете следы пальцев убитого незнакомца.

Пыль и крупинки песка с ботинок убитого характерны для побережья в районе Восточных скал, где вышел из моря нарушитель границы. Но анализ грязевого отпечатка подошвы на счете выявил наличие рыбьей чешуи и песка совсем другой формации — характерных для берега в районе Рыбачьего поселка…

Лейтенант раздумывал над странными подробностями убийства. Почему пусты карманы незнакомца? Кто унес его оружие, документы, деньги? Майор разъяснил, в чем ценность наблюдений Агеева над чуть покривленным зеркалом. Но кто этот субъект, снимавший зеркало, передвигавший в поисках чего-то мебель?

Почему так много внимания уделил Валентин Георгиевич местонахождению утюга?..

Зазвонил телефон. Савельев взял трубку:

— Слушает лейтенант Савельев… Майора нет, обещал скоро быть… Да… Да… Передайте трубку…

Он слушал некоторое время, так же, как Людов, слегка наклонив голову, сжав рот. Сам себе не отдавая отчета, лейтенант во всем старался подражать майору.

— Если по срочному делу — пройдите, дождетесь его здесь. Сейчас закажу вам пропуск… Фамилия, имя, отчество? — спросил Савельев, придвигая блокнот…

Чуть зыбилась, переливаясь, исчезая во мраке, черная гладь рейда, здесь и там озаренная огнями судов, стоящих на якорях и у стенок. Сверху, с доковой башни, была видна пустынная стапель-палуба, вся пересеченная тяжелыми извивами приготовленных к буксировке тросов и якорь-цепей. Слева сиял белый свет на палубе ледокола, золотились два-три освещенных иллюминатора на темной его скуле.

Жуков стоял на доковой башне, смотрел в сторону города, мерцавшего вдали неяркими многоточиями огней. Огней становилось все меньше, городские дома засыпали.

Летели из темноты серебристые звуки склянок со стоящего где-то военного корабля. Два часа ночи. Завтра-рано вставать. Но Жуков не мог сомкнуть глаз. Вышел из кубрика в одной тельняшке, заправленной в брюки, тоскуя смотрел во влажную темноту.

Послышались приглушенные шаги по металлу. Ктото всходил по трапу на башню. Замаячила в темноте высокая фигура. Главный боцман Агеев подошел, молча встал рядом.

— Не спится, товарищ мичман? — спросил Жуков.

— А ты что не спишь? — откликнулся Агеев. — Завтра побудку рано сыграют.

— Будто бы отложили поход?

— Про то начальство знает… — Сергей Никитич помолчал. — Все о ней думаешь? — спросил необычно грустно и мягко.

— Все о ней… На сердце так тяжело, беспокойно. — Всмотрелся в лицо стоящего рядом, захотелось откровенно, дружески излить перед ним душу. — Что же это получается, Сергей Никитич? Неужели вправду Клава убила?

— Это следствие разберет. Только, кажется мне, путает она что-то, лжет.

Жуков продолжал, будто не слыша ответа:

— А ведь любит она меня! Помните, как вскинулась, когда вы про трибунал сказали? Я даже подумал — не для того ли вину на себя взяла, чтобы с меня обвинение снять?

— Поговорка такая есть: «С ложью далеко уйдешь, да назад не вернешься», — сказал Агеев. — Темное, нехорошее получается дело.

Жуков смотрел в темноту.

— Вот мучаюсь, соображаю — чудной случай с этим бандитом, который к ней в комнату попал, — снова глухо заговорил Жуков. — А что ко мне одному у нее любовь была — это точно.

— Веришь ей, значит, крепко?

— Я ревнивый, на одной вере прожить не могу… Только знаю — как познакомились мы, ни с кем она, кроме меня, не водилась… — Жуков помолчал. — Правда, был такой факт — встретил я ее с одним гражданином. Да он ей родственником оказался, дядей.

— Что же она майору не сказала, что родственник у нее здесь есть? — с внезапным интересом повернулся к нему Агеев.

Видно, разговор до этого не дошел.

— Как так не дошел? Лейтенант при нас ее прямо спросил… Помнишь, ответила: «Никаких у меня здесь родственников нет».

— Я не слышал, — изменившимся голосом откликнулся Жуков.

Многого ты, похоже, не слышишь, не замечаешь. О ключе разговор зашел… вспомни.

— Не помню я! — с болью в голосе сказал Жуков. — Тогда… — боцман видел сквозь мрак, как сжались на поручнях его пальцы. — Мне снова пойти, выяснить нужно… Если солгала она мне… — и он почти побежал к трапу, ведущему вниз, туда, где еще светился из темноты иллюминатор каюты, занятой на ледоколе начальником экспедиции.

Майор Людов сидел в своем кабинете, вчитывался в строки медицинского заключения, в страницы технического осмотра разбившегося самолета. Медленно перелистывал подшивку в картонной папке,

«Акт о гибели в полете летчика-испытателя Борисова В. А.» — было написано на заглавном листе подшивки.

— Портрет Борисова — простое, честное, мужественное лицо… Несколько месяцев назад произошла эта катастрофа. Думали — отказали механизмы на большой высоте, в конструкции какой-то изъян… Было предположение — из-за внезапной слабости сердца летчик лишился сознания в кабине… Да, не разглядели, не смогли предотвратить хода врага…