В огонь и в воду - [23]

— Что же мнѣ дѣлать?

— Подумай самъ и послѣ скажи мнѣ, что придумаешь.

Гуго потеръ себѣ лобъ и сталъ думать, а вечеромъ за обѣдомъ сказалъ матери:

— Кажется, я нашелъ средство.

— Посмотримъ, какое?

— Дурачокъ, который живетъ у насъ изъ милости, не въ силахъ справиться со всѣми работами по дому: надо и дровъ нарубить, и воды накачать, и за припасами сходить, и въ саду работать, и трехъ коровъ гонять въ поле, и фрукты уложить, и хворосту принести, да мало-ли еще что! Коклико пріймется за все: у него доброе сердце и отъ работы онъ сторониться не станетъ. Такимъ образомъ онъ будетъ заработывать себѣ хлѣбъ и не будетъ жить милостыней, которая еще, можетъ статься, не привела бы его къ добру. А я стану его учить читать;

— Прекрасно, дитя мое! сказала графиня, обнимая сына: съ сегодняшняго вечера Коклико можетъ спать у насъ въ домѣ.

Коклико, не чувствуя больше ни голода, ни холода, вообразилъ, что онъ въ раю.

Когда ребенокъ перенесъ столько лишеній, сколько ихъ выпало на долю Коклико, и не умеръ, — значитъ, у него желѣзное здоровье и онъ силенъ, какъ жеребенокъ, выросшій на волѣ, на лугу. Коклико работалъ въ Тестерѣ за большаго человѣка. Онъ также охотно пользовался и уроками, которые Гуго давалъ ему съ большимъ усердіемъ и съ аккуратностью стараго учителя. Но забивать себѣ въ голову буквы и учиться читать по книгѣ, проведя столько лѣтъ на вольномъ воздухѣ, не очень-то легко. Коклико билъ себя кулаками по головѣ и приходилъ въ отчаяніе передъ этими таинственными знаками, изображавшими звуки и понятія.

— Ничего не понимаю! говорилъ онъ со слезами: такой ужъ болванъ!

Эти четыре слова засѣли у него въ головѣ и онъ почти всегда начиналъ ими фразу:

— Я такой ужъ болванъ!…

А между тѣмъ, онъ только казался добрякомъ и дурачкомъ: въ сущности онъ былъ хитеръ — какъ лисица, ловокъ — какъ обезьяна и проворенъ — какъ бѣлка. Не нужно было повторять ему два раза одно и тоже. Онъ все понималъ съ полуслова и все замѣчалъ отлично.

Скоро онъ и доказалъ это.

Разъ случилось, что Гуго, который ничего не боялся, вздумалъ перейти выступившую изъ береговъ рѣчку, чтобъ достать въ ямѣ карповъ; вдругъ онъ потерялъ дно и хотя умѣлъ плавать какъ рыба, но его унесло теченьемъ, онъ запутался въ травѣ и едва не утонулъ совсѣмъ.

Коклико, увидѣвъ бѣду, бросилъ лодку, поплылъ и вытащилъ изъ воды Гуго уже безъ чувствъ. Вблизи были мельники; они бросились на помощь и окружили Гуго, котораго Коклико положилъ на берегу. Совѣты посыпались со всѣхъ сторонъ. Наиболѣе сообразительные хотѣли уже повѣсить его за ноги, головой внизъ, чтобъ изъ него вылилась вода, которой онъ наглотался. Коклико протестовалъ.

— Хорошо лекарство! и здороваго-то оно убьетъ, а больному какая можетъ быть отъ него польза? вскричалъ онъ.

— Такъ что же съ нимъ дѣлать!

— Я такой ужъ болванъ, а вотъ что мнѣ кажется… тутъ не въ водѣ дѣло, что онъ проглотилъ…и вы сами не стали бы пить, еслибъ васъ окунуть съ головой въ рѣку — ему просто не достаетъ воздуху. Надо, значитъ, чтобъ онъ вздохнулъ, да чтобъ онъ согрѣлся, а то онъ совсѣмъ холодный.

И не теряя ни минуты, Коклико унесъ Гуго, раздѣлъ его и положилъ у огня такъ, чтобъ голова была повыше.

— А теперь, дайте-ка поскорѣй водки!

Его слушали, сами не зная, почему. Наливши водки на шерстяную тряпку, онъ принялся изо всѣхъ силъ растирать утопленника. Мельники взялись тоже, кто за ногу, а кто за руку. Коклико раскрылъ всѣ окна, чтобъ было побольше воздуха. Наконецъ, грудь Гуго поднялась, и онъ раскрылъ глаза. Первымъ движеньемъ Коклико было броситься ему на шею.

— Вотъ какъ, сказалъ онъ, надо спасать утопленника; хоть я и болванъ, а добрался до этого самъ собой.

Гуго подросталъ и становился совсѣмъ ужъ большимъ. Герцогъ де Мирпуа, навѣщавшій ихъ отъ времени до времени въ Тестерѣ, далъ ему позволеніе охотиться за кроликами въ его лѣсахъ, и Гуго пользовался этимъ позволеньемъ, какъ хотѣлъ: то ставилъ силки въ кустахъ, то сторожилъ кроликовъ съ лукомъ и стрѣлой… Эта охота была для него любимымъ отдыхомъ отъ занятій; Коклико всегда былъ при немъ.

Разъ, какъ-то вечеромъ, они стояли на опушкѣ лѣса и мимо ихъ проѣхалъ верхомъ господинъ съ большой свитой. Это былъ человѣкъ большаго роста и важнаго вида, лѣтъ тридцати; всѣ знали, что у него горячая голова и что онъ скоръ на руку; гордъ онъ былъ, какъ эрцгерцогъ, и никѣмъ не стѣснялся. Звали его маркизъ де сен-Эллисъ; онъ то именно купилъ у жидовъ-барышниковъ замокъ Монтестрюкъ, заложенный имъ графомъ Гедеономъ. Гуго, въ самую минуту ихъ встрѣчи, опускалъ въ сумку штукъ пять убитыхъ имъ кроликовъ.

Маркизъ остановился и крикнулъ, важно подбоченясь:

— А сколько тутъ кроликовъ накрадено?

— Ни одного не украдено, а поймано много, возразилъ Гуго, поднимая голову.

— Я уже такой болванъ, не отвѣтилъ бы ни слова, проворчалъ Коклико.

— Это герцогъ де Мирпуа позволилъ тебѣ бродяжничать по своей землѣ? продолжалъ маркизъ, между тѣмъ какъ Гуго закрывалъ сумку.

— Онъ самый, и я не понимаю, зачѣмъ вы мѣшаетесь не въ свое дѣло?

— Э! да собачонка, кажется, лаетъ! А послѣ еще и кусаться станетъ! сказалъ маркизъ презрительно. Ну, не стыдно-ли пускать на свою землю такого негодяя, какъ ты?