В огне и тишине - [36]
После того как однажды в Костин котелок повар плеснул маловато перлового супа и оказавшийся рядом Назар молча придвинул свой полупудовый кулак к самому поварскому носу, после того случая Костя всегда отходил от кухни с полным котелком.
Наша с Ваней Лапиным попытка вступиться за Костину независимость окончилась неудачей.
— Тю, лопухи! — удивился Бублик. — Так вин же ж совсем дитё.
Мы отошли, так и не поняв, шутил он или говорил всерьез. Только через два месяца я узнал, что это всерьез. В стонущую нашу госпитальную палатку внесли чье-то грузное, но странно укороченное всхлипывающее тело. Раненый был без сознания. Нянечка, заботливо и осторожно укутав его одеялом, присела у моей койки, шепотом рассказала:
— Леночка нашла. За Армянским хутором, почти на передовой. Обе ноги перебитые, а он ползет да еще солдатика бессознательного тащит. Лена солдатика перевязала — рана не опасная, только крови много потерял, ослаб. А этому и говорит: «Давай на шинель заползай, тащить буду. А то, говорит, больно тяжел ты, не подниму». А он — ни в какую. Хлопчика, говорит, спасай. Он же, говорит, еще дитё. И не дался. Давай, говорит, волоки сначала его, а я отдохну, тебя подожду.
Вернулась Лена за ним аж к ночи. С санитаром. Открыл глаза. Спасла, спрашивает, хлопчика?
Ну, принесли они его. А у него — гангрена. Сразу на стол и — нету ног. Без наркоза. В бреду все кричал! «Держись, Коська, терпи, хлопчик!» Думали, это он себя подбадривает, а глянули в красноармейскую книжку — никакой он не Костя, а Назар Бублик. А того солдатика, кажись, Костей зовут. Гляну пойду!
К утру Назар умер.
Маршевая рота втягивалась на станцию Индюк. Где-то в голове колонны сверкнула кроваво-черная вспышка взрыва. Упруго ударило горячим комом воздуха. Впереди кто-то закричал и смолк. Солдаты сомкнули ряды, напружинились, заспешили… Туда, где сокрушительно и безостановочно ухал молот и судорожно дергалась борода тумана у самого гребня горы Индюк.
Спешили в бой. Надо было остановить гитлеровцев, рвавшихся к Туапсе. Остановить во что бы то ни стало.
В ЭФИРЕ — «БЫСТРАЯ»
Кавалерийская земля! Тебя не полонить,
Хоть и бомбежкой распахать, пехотой боронить,
Чужое знамя над тобой, чужая речь в дому,
Но знает ворог: никогда не сдашься ты ему.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы отстоим тебя, Тамань, за то, что ты века
Стояла грудью боевой у русского древка…
Илья Сельвинский, 1943
…С выцветшей старой фотографии смотрит миловидная улыбающаяся девушка, подстриженная под мальчишку. Стоит, чуть склонившись к подруге, на самом краешке снимка, запечатлевшего группу комсомольцев — выпускников Краснодарской школы ФЗУ при заводе измерительных приборов. И дата: 23 августа 1941 года. В этот день Нина Маковейчук простилась со своими друзьями — фэзэушниками и уехала в Тбилиси на курсы радистов.
По родной земле с ревом и грохотом катилась война. Серо-зеленая смертельная плесень ползла на восток. По всему фронту от Баренцева до Черного моря бушевали яростные бои. Неприступными твердынями на пути врага встали Москва, Ленинград, Севастополь. Потом пришли первые победы: разгром гитлеровцев под Москвой, освобождение Тихвина и Ростова. В смертельных схватках перекипела суровая зима сорок первого года, и зализавший раны враг ринулся вновь в наступление. Уже запылали города и села на изюм-барвенковском направлении, пламя пожарищ заполыхало над донскими степями; истекая кровью, советские войска мужественно отстаивали последние рубежи в Крыму…
В эти дни окончившая спецшколу военная радистка Нина Маковейчук получила документы на имя Ольги Войтенко и приготовилась к заброске в Крым, в тыл фашистских войск.
Откомандированная в распоряжение штаба армии, Ольга Войтенко прибыла в Темрюк. Нет, не заехала по пути в родную станицу Ивановскую Красноармейского района, где жили ее отец и мать. Некогда было, война.
А война подступила уже к Темрюку. Через город шли и шли отступающие из Крыма советские войска. На окраинах спешно возводились оборонительные сооружения, занимали оборону моряки и пехотинцы. В городе сгущалась гнетущая и тревожная предгрозовая атмосфера. Началась эвакуация учреждений и населения, районный комитет партии напряженно работал над организацией подполья, в плавнях создавались опорные базы будущих партизанских отрядов. В ожидании большой беды притихли оставшиеся жители.
Поздним июльским вечером в квартиру Виктора Васильевича Байдика постучались двое военных. Хозяин пригласил их в дом. Через полчаса посетители тепло простились с хозяином, а еще через час у Байдика появилась новая квартирантка Оля Войтенко. Веселая, общительная девушка пришлась по душе и Виктору Васильевичу, и его жене. Оля быстро перезнакомилась со всеми домочадцами и, не откладывая в долгий ящик, тут же занялась своим «приданым»: настроила и опробовала рацию. Опробовала и… разочаровалась: приема не было. Выбежала во двор, осмотрелась. Плохо! Вся улица заткана проводами — и телефон, и радио, и электричество. Стало ясно: тут в эфир не пробиться. Как ни хорошо здесь, а придется квартиру менять.
…Денис Трофимович Бондаренко и его жена Ольга Корнеевна только собрались пообедать, когда во двор вошли военный и милиционер. Денис Трофимович не особенно удивился гостям и радушно пригласил их к столу. Однако разговор, который завели пришедшие, заставил его забыть и о своих обязанностях квартального, и об аппетите.
