В одном чёрном-чёрном сборнике… - [3]

Перед обедом всех собрал Саныч и начал нести пургу в том духе, что «упустили, недоглядели, потеряли парня» и прочее, и прочее. Хотел даже слезу выдавить, но не сумел, поэтому резко сменил тон и перешёл к раздаче ценных указаний. Освободившееся помещение велено было расчистить от хлама, полы подмести, окна помыть, стены покрасить. А сделать всё это он доверил мне, Владику и Вале.

Работать начали уже после обеда. Заходить в бывшую Борину каморку никому не хотелось, поэтому первой запустили табельщицу. Однако, пробравшись в глубины комнаты, Валя громко охнула, а потом смачно выругалась, и нам с Владиком ничего не оставалось, кроме как поспешить даме на выручку.

Крови внутри не было. Лишь чистое пятно на грязном полу напоминало теперь о случившемся несчастье. Но табельщица смотрела не на пятно – застыла, уставившись на стену. А там чем-то чёрным были намалёваны десятки человеческих силуэтов. Размытые, все они стояли поодиночке и как будто спиной, утопая в какой-то пелене. Пелена была белой, под каждым силуэтом виднелись буквы. Я подошёл ближе, вгляделся – имена и фамилии. Прочёл несколько – все незнакомые.

– Углём, похоже, рисовал, – неуверенно произнёс Владик. – И мелом.

От рисунка явственно исходило что-то тревожное, больное, рождающее беспричинный страх. Будто здесь, в этой грязной комнатёнке, нашим взорам открылось нечто потаённое, запретное, какая-то другая сторона. Хотя и непонятно, сторона чего.

– Спиной стоят, – зачем-то сказал я.

– С чего ты взял, что спиной?

– Не знаю. Кажется.

«Повернулись спиной, прячут взгляд неживой», – вдруг пронеслось в голове. Я машинально полез в карман за блокнотом, но тут же одёрнул себя – не сейчас.

Валя же, как истинный человек дела, не стала болтать попусту, а ушла и вернулась с мокрой тряпкой. Торопливо, почти яростно заводила по стене, стирая силуэты. Работала она споро, явно желая скорее покончить с этим «тёмным» творчеством. Как вдруг замерла с тряпкой в руке и, уставившись в одну точку на стене, позвала:

– Дань, а ну подойди-ка.

– Чего, Валь?

– Гляди.

Она ткнула пальцем, и под одним из силуэтов, уже наполовину стёртым, я увидел свои имя и фамилию.

* * *

В итоге, сам не зная зачем, я записал все имена и фамилии, ещё не смытые табельщицей, и два дня этот список провалялся у меня в кармане. Потому что в среду с утра пришлось ехать к следователю давать показания. По повестке, конечно, но то, как всё было, я рассказал по личной инициативе. Ну, почти всё.

– Значит, вы последний говорили с погибшим.

– Получается, да.

– И что вы сказали?

– Да так – ничего особенного. Подбодрил немного, сказал, чтоб он не унывал, – промямлил я, а в ушах эхом пронеслось: «Придурок».

– А он, значит, выглядел унылым?

– Ну да, потерянным каким-то.

Следователю этого было вполне достаточно. Владика он продержал в своем кабинете и того меньше, чем меня, после чего мы с напарником отправились на работу красить Борину каморку. Валя тоже участвовала и всё ныла, что краска сильно воняет. Мы с Владиком никакой вони не чувствовали, но всё же пошли женщине навстречу и открыли окна настежь.

Вечером пили водку, прямо в термичке – выгоняли краску из организма. Домой я вернулся совсем пьяный, бродил по квартире и настырно искал сигареты, но, к счастью, не нашёл. Лёг спать, а проснувшись посреди ночи, увидел клубящийся над кроватью белый дым. Испугался до чёртиков, заорал и тогда уже проснулся по-настоящему. Ворочался, ворочался, никак не мог заснуть, а потом накарябал в блокноте две странные, депрессивные строчки:

«Я сольюсь с темнотой,

Так боясь темноты».

В четверг мы с Владиком, мучаясь от похмелья, кое-как пытались выполнять свои обязанности. Даже печку порывались чинить, но безуспешно, конечно.

В пятницу с утра к нам в термичку подогнали сразу несколько партий образцов для испытаний – на девятьсот, тысячу сто и – экстрим! – тысячу двести градусов. При такой температуре слишком легко было получить ожоги, поэтому загрузка и выгрузка выполнялись только вдвоём.

Я надел защитный фартук и две пары рукавиц, закрыл лицо щитком, сжал в руках длинные, тяжёлые клещи. Владик занял положенное ему место сбоку от печи и спросил:

– Готов?

– Готов.

Я подхватил клещами лоток с образцами, и напарник распахнул печь. Меня почти что ослепило ярко-оранжевым светом, волной ударил жар. Каждый раз это напоминало встречу с сатаной. На его территории, естественно, – в аду. Щурясь, я быстро вставил лоток в раскалённое жерло, а Владик торопливо захлопнул печь.

И только теперь, сбрасывая дымящиеся рукавицы и утирая со лба пот, я осознал, что список Бориных силуэтов жжёт карман даже похлеще, чем тыща двести. И жжёт тем сильнее, чем чаще я о нём думаю и чем больше пытаюсь что-нибудь разузнать.

Табельщице все эти имена-фамилии были незнакомы, Владику – тоже. И в заводском справочнике никого подобного не нашлось. Меня, в общем-то, волновали не эти люди, а только то, почему среди них оказался я.

– Да забей, – посоветовал Владик. – Просто рисовал знакомых.

– Ага. Откуда у него столько знакомых? И все не с работы. Даже вон какая-то иностранка есть.

– Мало ли. Может, видел где-то. Тебе-то чего?