В одежде человека - [28]

— Но если есть отец, то где же мать?

— Мать тоже есть. Ее зовут Мария. Святая Дева Мария.

— Почему же она дева, если она мать? Может быть, она госпожа Мария?

— Нет, ее называют Девой Марией, а почему — я не знаю. Это как раз и есть теология.

Эмиля стали немного раздражать эти бесконечные вопросы пеликана.

— Да, странная семья… — задумчиво пробормотал пеликан, глядя прямо перед собой. — Но знаете, он мне понравился… тот печальный человек. Он висел там, в церкви, над столом…

— Над алтарем, — поправил его Эмиль.

— Он висел над алтарем, приколоченный гвоздями к кресту, и смотрел на всех в зале с таким смирением и такой добротой, что казалось, будто он жалеет нас, хотя сам страдает.

В тот вечер они больше о Боге не разговаривали.

Пеликан изучает науки

Эмиль пришел в библиотеку, чтобы вернуть наконец книжку комиксов, о которой все время забывал.

За маленьким столиком, едва помещавшимся между двух книжных полок, он увидел пеликана, который внимательно изучал большую толстую книгу.

Пеликан сидел, подперев крылом щеку. На носу у него были очки — то ли по необходимости, то ли просто для того, чтобы выглядеть умнее. Он не замечал Эмиля до тех пор, пока тот не дернул его за рукав.

— Необычайно интересная книга, — сказал пеликан, оторвавшись от чтения. — Невероятно интересная.

— Что это за книга?

— Про теорию эволюции и происхождение всего живого на земле. Я сегодня весь день изучаю биологию. Завтра планирую перейти к органической химии. Вчера я занимался физикой, а позавчера — астрономией. Всю прошлую неделю я посвятил алгебре, геометрии и основам музыковедения. А на следующей неделе хочу заняться языкознанием и историей. Художественную литературу приходиться читать по ночам.

У Эмиля даже голова закружилась от такого длинного списка наук.

— Неужели вы все это помните?

— Ну-у, не все, конечно, но самое важное помню.

— И что из этого самое важное?

— Это зависит от многих факторов. Если в двух словах, то самое главное — это как раз то, что остается в голове после того, как все остальное забудется.

— То есть надо запоминать самое главное, а самое главное — это то, что помнишь.

— Именно так! А вы необычайно сообразительны, мой друг. Хотя, впрочем, я это заметил уже давно. Но скажу вам как птица и как человек: самое главное и необходимое для запоминания — это то, что нас удивляет.

— Удивляет?

— Именно так. Чем больше читаешь, тем больше удивляешься. Так что в конце концов даже читать уже не можешь, настолько потрясен.

— Тем, что происходит в мире?

— И не только.

— Значит, чтение не приносит пользы?

— Я бы так не сказал. Никто не может точно сказать, что приносит пользу, а что нет. Но из книг можно многое узнать: чем питается морской еж, как долго продолжался ледниковый период, далеко ли находится Альфа Центавра и как дышат членистоногие. У человека, по сравнению с пеликаном, нос маленький, но очень любознательный. Пожалуй, на свете нет более любопытного животного, чем человек. И более странного. Вот и пойми вас, людей.

Пеликан вздохнул и снова погрузился в чтение.

Капельмейстер

Пеликан научился пользоваться радиоприемником и проигрывателем. Теперь, поднимаясь к нему, Эмиль уже на лестнице почти всегда слышал звуки струнного оркестра. Особенно нравились пеликану скрипичные концерты. Он даже приобрел абонемент в городской концертный зал, куда ходил слушать классическую музыку. Он очень быстро научился различать жесты дирижера и дома часто, закрыв глаза, откинув голову и раскачиваясь в такт музыке, дирижировал воображаемым оркестром. Эмиль выступал в качестве публики.

Жажда знаний, овладевшая пеликаном, была неиссякаемой, а любовь к искусству не знала границ. Кроме наук его интересовали и все остальные виды искусства: литература, музыка, кинематограф, театр и опера. По воскресеньям он посещал галереи и художественные музеи, быстро овладевал знаниями, с жадностью впитывал новую информацию, как будто у него очень мало времени. Очевидно, он уже отказался от идеи перевезти семью в город. Он ушел из оперы и больше не пел в хоре. Теперь все свободное время он отдавал наукам и искусству. Пару раз в неделю он пел по вечерам в баре, чтобы было, на что покупать себе рыбу.

— Честно говоря, — сказал он однажды, — теперь я отношусь к людям совсем по-другому. Я больше не завидую человеку и не восхищаюсь им, как раньше. Стоит лишь немного познакомиться с этим миром, чтобы понять, в каком плачевном состоянии он находится. И все же в нем есть что-то необъяснимое и волшебное, иногда оно вдруг появляется и радует глаз… Я слышал, некоторые ученые считают, что мир людей вовсе не единственный на свете. Что где-то во Вселенной есть другие миры, более развитые, чем этот. Возможно, они правы, да… Наверняка где-то есть другой мир или даже много миров, где живется лучше, чем здесь, где накоплено больше знаний, где все подчиняются звездным законам, где нет преступлений и войн, где нет страдания. Там никто не жалеет о содеянном, не смеется над неудачами других, не ведает стыда и не жаждет мести. Там нет предрассудков, жадности и зависти. Там все живут так, как описывают в своих произведениях писатели-фантасты, мечтая о том, каким будет мир через сто, двести и даже триста лет. Но столетия идут, и будущее мало чем отличается от прошлого.