В объятиях Кали - [39]

– Тебе и не удастся, – сказал Чиун.

– Я теряю рассудок. Все мои мысли только об этом. Наверное, тебе стоило бы вспомнить наш старый уговор и отправить меня далеко-далеко. Сделать это так просто – когда я не смотрю на тебя. Нет. Сделай это, когда смотрю. Мне хочется убедиться, что ты держишь прямо плечо.

Римо улыбнулся своей шутке, понятной только им двоим. Десять лет находился он в полном подчинении у Чиуна, учившего его премудрости Синанджу, пока не постиг всего необходимого. Но Чиун никогда не хвалил ученика, а если Римо выполнял задание безукоризненно, тогда Чиун, не желая, чтобы Римо зазнавался, придирался, говоря, что ученик скашивает плечо, а тот, кто не приучается держать плечо прямо, никогда ничего не добьется.

Но Чиун даже не улыбнулся.

– Я никогда не причиню тебе вреда, что бы там ни говорилось в контракте у императора, – сказал он. Римо промолчал, а Чиун продолжал:

– Я лучше расскажу тебе одну историю.

Римо помрачнел.

– Может, лучше все-таки убьешь меня.

– Замолчи, бледнолицая поганка. У меня мало времени. Мне надо рассказать тебе о Лу Опозоренном.

– Ты уже рассказывал мне эту историю. Лу прогнал разбойников с дорог Рима, а потом выступил в цирке. И так далее...

– Я говорил тебе, что у этой истории есть продолжение, – настойчиво произнес Чиун. – И сейчас я собираюсь рассказать тебе, что было дальше. Но никогда и никому – ни слова об этом: последние годы жизни Лу – великая тайна, известная только Главному Мастеру. Я нарушаю традицию, открывая тебе эту тайну.

– Должно быть, он сделал что-то очень дурное, – ядовито произнес Римо. – Что бы это могло быть? Здесь явно не обошлось без денег. Ведь самое худшее, что может совершить Мастер, – это не получить достойную плату за работу. Мастер Лу Неоплаченный. Немудрено, что его имя предано позору.

Чиун не обратил внимания на насмешки ученика. Закрыв глаза, он заговорил на корейском, голос его звучал напевно, речь ритмически напоминала древнюю поэзию. Так он поведал Римо продолжение истории о Мастере Лу, который, покрыв себя несмываемым позором на аренах Рима, покинул этот порочный город и отправился странствовать по неведомым землям Азии.

Но эти странствия, как поведал Чиун, не вносили мир в сердце Лу, пока однажды, когда взошли, закатились и снова взошли все луны года, он не добрался до небольшой деревушки высоко в горах Цейлона. Деревушка эта, гораздо меньше Синанджу, отстояла далеко от других поселений, и люди в ней жили своей, обособленной жизнью. Жители ее были очень красивы, такой тип красоты еще не встречался Мастеру в его скитаниях. Кожа их была не белой и не черной, не красной и не желтой – жители Батасгаты, так звалась деревушка, как бы соединяли в себе все земные расы, не принадлежа ни к одной.

Никто в Батасгате не ведал, откуда пошел их род, они просто жили, всем сердцем любя свою землю и родную деревню и радуясь общению с земляками.

В знак благодарности люди воздвигли в деревне глиняную статую. Она изображала женщину, прекраснее которой они никого не могли представить, и стали поклоняться статуе, дав ей имя Кали.

Но с появлением статуи жизнь жителей изменилась. Люди забросили поля и стада, отдавая все время своей обожаемой Кали. Но хотя Богине была мила их любовь, Кали хотела большего, чем гирлянды из цветов и молитвы, написанные на бумаге, сложенной в форме разных животных.

Кали жаждала крови. Верующие считали, что, если Богине регулярно приносить кровавую жертву, та воздаст им за любовь сторицей. Но никто в деревне не хотел пожертвовать собой или кем-то из близких.

И вот тогда-то и объявился в Батасгате Лу.

– Это знак, – заговорили почитатели Кали. – Странник появился как раз вовремя, и его надо принести в жертву Кали.

Четверо сильных мужчин набросились на путника, пытаясь его убить. Но Лу был Мастером Синанджу, самым великим наемным убийцей мира, и вскоре все четверо лежали перед ним мертвые.

– Кажется, они просто спят, – проговорила одна женщина. – На них совсем нет крови.

И тогда заговорил старейшина деревни. Приход Мастера Лу был, по его словам, действительно, знаком Богини, но не странник должен был стать жертвой, он – лишь орудие. Старейшина приказал отнести тела четырех мужчин к подножью статуи, чтобы увидеть, ублаготворила ли Богиню непролитая кровь жертв.

На закате крестьяне с молитвами отнесли тела к статуе и разошлись по домам.

Утром следующего дня жители увидели результаты своего жертвоприношения: у статуи выросла новая рука.

– Чудо! – возопили жители.

– Знак Кали!

– Смерть любезна ей!

– Она возлюбила ее!

– Убивай для Кали!

– Убивай!

– Убивай!

– Убивай!

Оказывая всевозможные знаки почтения, жители подвели Лу к статуе, и старейшина вновь обратился к Богине.

– Глубокопочитаемая нами Кали, – сказал он, – этот странник убил этих людей в Твою честь. Он не пролил ни капли крови, дабы они могли целиком перейти к Тебе.

Если появление новой руки было Первым чудом, то теперь Кали явила им Второе. Глаза статуи устремились на стоящего перед ней Лу, и уголки ее губ скривились в усмешке.

Пораженные жители пали ниц, преисполненные почтительного благоговения к Богине и к избранному ей мужчине, и тут произошло Третье чудо.