В неверном свете - [21]
— Доктор Дункан? — заискивающим тоном говорит простофиля.
Он отзывается благосклонным кивком головы.
— Ваше издательство — простите, если я слишком навязчив, — в самом деле предусматривает такую щедрую компенсацию расходов…
Он еще раз кивает, на этот раз утвердительно, для этого нужно сначала немного запрокинуть назад голову, он специально тренировался.
— Если следующим летом мы будем иметь удовольствие принять вас и вашу супругу в Новой Зеландии, это никакая не щедрость, а лишь полагающаяся благодарность представителю довольно закрытого ведомства, который облегчил нашу работу.
— Когда-то я уже ездил в Новую Зеландию, — мечтательно произносит простофиля.
Новость не из приятных!
— Великолепная страна! Скажите, где вы родились?
— В самом Окленде.
— И жили там все время?
— Совершенно верно, — отвечает он, прилагая немалые усилия, чтобы в голосе не проскользнула гневная нотка, способная испортить всю игру.
— Но вы наверняка поездили по свету, мы особенно любим…
— Господин Вернц. — Он кладет идиоту ладонь на колено; такая чуть преувеличенная фамильярность всегда заставляет людей замолчать. — Мои родители умерли во время поездки по стране, пожалуйста, поймите…
— Господи, весьма сожалею, я…
Он в ярости, ведь его выбор пал на Новую Зеландию именно из-за ее удаленности, в расчете на то, что Вернц там никогда не был. Когда случаются такие проколы, он всегда приходит в ярость. Он слишком быстро приходит в неистовую ярость, и это серьезная проблема. Ярость захлестывает его целиком, и тогда все лица превращаются для него в маски, и он стремится их сорвать; ему все мешает, все хочется убрать с дороги мощным ударом ноги. Он должен взять себя в руки, поэтому ему нужно побыть одному. Но в то же время он твердо намерен сдерживать эти потоки, чтобы в один прекрасный день воспользоваться накопленной яростью и направить ее в нужное место. Вот тогда он станет сам собой. Но пока еще рано. Он спрашивает себя, не наитие ли подсказало ему, чтобы он согласился на встречу с этой турчанкой. Возможно, она что-то знает. Возможно, он ее трахнет. Это не надежда, а просто вопрос его волевого усилия.
— Вот мы и пришли. Отель не самый шикарный, но вы ведь сами захотели что-нибудь поменьше…
— Тут замечательно. — Он улыбается, но от этого появляется боль в сведенной судорогой челюсти.
— Вот тут, напротив, Штадтхалле. Ресторан тоже есть, считается кубинским…
Когда только этот дурак перестанет навязываться со своей дружбой…
— Все чудесно, господин Вернц. Теперь позвольте мне немного отдохнуть? Завтра утром я зайду к вам.
— Разумеется, доктор Дункан.
Наконец, идиот ушел. Он стоит у администрации. Дверная ручка выглядит как расфуфыренная медуза, маленькая, глупая медуза в праздничном наряде. Словно ее натерли слизью. Ему хочется разбить ручку. Он должен владеть собой.
— Ах, господи, не разбейте мне ручку, ой-ой-ой.
— Извините, мне показалось, что она тяжело…
— Ничего-ничего. Слушайте, ну и силища у вас…
— Для меня зарезервирован номер, господином Вернцем, или, возможно, от прокуратуры…
— Да, знаю. От прокуратуры, точно…
— Ну, пусть так и останется, я тут официально.
Глупая фраза, но портье ее проглатывает и просто вручает ему ключ. Глупые фразы проглатывают все. Люди пасутся на глупости, как коровы на сочном лугу. Ярость стихает.
Открытие, сделанное Лейдигом, побудило Тойера самому наведаться в студенческую столовую. Студенческие контакты Вилли предполагали, что там можно нарыть что-нибудь полезное. Идиллическое примирение облегчило ему задачу по распределению сил. Хафнеру был поручен собачий телефон; бравый Штерн тут же вызвался ему помогать.
Так что на этот раз его вез Лейдиг. Он вел машину медленней Штерна и сидел так, словно ему подложили кнопку на водительское кресло. Тойер старался не смотреть, как он рулит, — помня со своих автомобильных времен, как это нервирует. Снег оставался лишь на вершине Кёнигштуля, внизу, в городе, было сыро и промозгло. Они спустились по Курфюрстенанлаге и нырнули в Гайсбергский туннель.
Когда они выехали на свет возле Института музыки, Лейдиг показал влево, на гараж:
— Вон там я живу, в соседнем доме, на углу.
Тойер кивнул, он уже знал об этом. Дом Лейдига был покрашен в желтый цвет, а песчаник первого этажа и вокруг окон был ярко-красным.
— Ты краски выбирал?
Лейдиг засмеялся.
— Нет, так решил комитет по охране памятников — якобы изначальная отделка тысяча девятисотого года. В Старом городе он командует всем. Даже цементный раствор предписано делать не современный, а такой, как сто лет назад. Поэтому в некоторых местах штукатурка тут же отваливается. Пять лет назад проводилась санация. Когда я вспоминаю собрания домовладельцев…
— А вот такой обрубок, как этот гараж, их не смущает, — возмутился Тойер. — Да еще и табличку привинтили, что в нем жил Гегель.
Лейдиг кивнул:
— Табличка-то, на самом деле, чей-то прикол. Но ведь это были семидесятые, бургомистр Брандель и его мечты о городе автомобилей. Нет, нам еще повезло.
Точно, повезло. Тойер подумал о своем приятеле и коллеге Фабри, толстяке, рано вышедшем на пенсию. Тот жил теперь в Шварцвальде. В то десятилетие, с его немыслимым вывихом вкуса, в его городе сровняли с землей весь старый центр и настроили там безобразные бетонные коробки. Да, надо позвонить Фабри. И срочно объясниться с Хорнунг.
Во рву обезьянника гейдельбергского зоопарка находят тело подростка — четырнадцатилетнего Анатолия. Случай кажется ясным: мальчишка ночью пролез сквозь дыру в ограде и стал жертвой агрессивного самца гориллы, испуганного вторжением на его территорию. Однако гаупткомиссар Тойер, доверяясь своему чутью, не спешит закрыть дело, хотя у него нет ничего, кроме смутных подозрений. Некоторое время спустя в обезьяннике обнаруживают еще один труп — юноши-цыгана. Если свидетели не отыщутся, Тойеру придется впервые в истории юриспруденции допрашивать гориллу.
Под стеной Гейдельбергского замка найдена мертвой юная Роня Дан. Через день разбивается, выпав из окна собственного дома, местный пастор. В кармане покойного обнаруживается адресованная ему Роней записка, содержание которой позволяет предположить, что девушка была от него беременна. Начальник отделения полиции «Гейдельберг-Центр» Зельтманн выдвигает свою версию происшедшего: пастор, убив шантажировавшую его девушку, не вынес мук совести и покончил с собой. Дело закрывается. Однако чутье подсказывает гаупткомиссару Тойеру, что настоящий убийца жив.
В Гейдельберге выстрелом в лицо убит мужчина. Через несколько дней происходит еще одно, очень похожее преступление. Подозрение падает на городского сумасшедшего по кличке Плазма, но он бесследно исчезает. У начальника отделения полиции «Гейдельберг-Центр» Зельтманна виновность Плазмы сомнений не вызывает, однако гаупткомиссару Тойеру не нравится это слишком очевидное решение. У него и его группы есть и другие версии. Выясняется, что оба убитых были любовниками одной и той же женщины, и вряд ли это можно счесть простым совпадением.
В Ричмонде, штат Виргиния, жестоко убит Эфраим Бонд — директор музея Эдгара По. Все улики указывают: это преступление — дело рук маньяка.Детектив Фелисия Стоун, которой поручено дело, не может избавиться от подозрения, что смерть Эфраима как-то связана с творчеством великого американского «черного романтика» По.Но вдохновлялся ли убийца произведениями поэта? Или, напротив, выражал своим ужасным деянием ненависть к нему?Как ни странно, ответы на эти вопросы приходят из далекой Норвегии, где совершено похожее убийство молодой женщины — специалиста по творчеству По.Норвежская и американская полиция вынуждены объединить усилия в поисках убийцы…
Они — сотрудники скандально знаменитого Голливудского участка Лос-Анджелеса.Их «клиентура» — преступные группировки и молодежные банды, наркодилеры и наемные убийцы.Они раскрывают самые сложные и жестокие преступления.Но на сей раз простое на первый взгляд дело об ограблении ювелирного магазина принимает совершенно неожиданный оборот.Заказчик убит.Грабитель — тоже.Бриллианты исчезли.К расследованию вынужден подключиться самый опытный детектив Голливудского участка — сержант по прозвищу Пророк…
Значительное сокращение тяжких и особо опасных преступлений в социалистическом обществе выдвигает актуальную задачу дальнейшего предотвращения малейших нарушений социалистической законности, всемерного улучшения дела воспитания активных и сознательных граждан. Этим определяется структура и содержание очередного сборника о делах казахстанской милиции.Профилактика, распространение правовых знаний, практика работы органов внутренних дел, тема личной ответственности перед обществом, забота о воспитании молодежи, вера в человеческие силы и возможность порвать с преступным прошлым — таковы темы основных разделов сборника.
Маньяк по прозвищу Мясник не просто убивает женщин — он сдирает с них кожу и оставляет рядом с обезображенными телами.Возможно, убийца — врач?Или, напротив, — бывший пациент пластических хирургов?Детектив Джон Спайсер, который отрабатывает сразу обе версии, измучен звонками «свидетелей», полагающих, что они видели Мясника. Поначалу он просто отмахивается от молодой женщины, утверждающей, что она слышала, как маньяк убивал очередную жертву в номере отеля.Но очень скоро Спайсер понимает — в этом сбивчивом рассказе на самом деле содержится важная информация.
Менты... Обыкновенные сотрудники уголовного розыска, которые благодаря одноименному сериалу стали весьма популярны в народе. Впервые в российском кинематографе появились герои, а точнее реальные люди, с недостатками и достоинствами, выполняющие свою работу, может быть, не всегда в соответствии с канонами уголовно-процессуального кодекса, но честные по велению сердца.
У писателя Дзюго Куроивы в самом названии книги как бы отражается состояние созерцателя. Немота в «Безмолвных женщинах» вызывает не только сочувствие, но как бы ставит героинь в особый ряд. Хотя эти женщины занимаются проституцией, преступают закон, тем не менее, отношение писателя к ним — положительное, наполненное нежным чувством, как к существам самой природы. Образ цветов и моря завершают картину. Молчаливость Востока всегда почиталась как особая добродетель. Даже у нас пословица "Слово — серебро, молчание — золото" осталось в памяти народа, хотя и несколько с другим знаком.