В небе полярных зорь - [6]

После замполита вновь взял слово командир полка.

— Командиры эскадрилий, запишите задание на завтра, — сказал он. Сегодня Локтев уже не добавил «и комиссары». Это с непривычки немного ущемило Комлева, однако он, как и прежде, начал записывать задание. А Локтев все тем же отрывистым, глухим голосом говорил:

— Первая эскадрилья с рассветом посылает пару на разведку аэродрома Луостари.

Командир полка подошел к карте, на которой была нанесена наземная обстановка, отмечены аэродромы противника, и подробно рассказал об условиях полета, указал высоту, маршрут, направление захода на цель, скорость. В заключение предупредил:

— Ни в коем случае не вступать в бой. Задание всем ясно?

— Ясно, — ответили хором летчики.

— Разрешите? — спросил Комлев и встал. — Может быть летчики сами решат, как им выполнять задание?

— Не отсебятничайте! Условия полета даются штабом дивизии, — ответил за командира Дедов. — Еще что у вас?

— Знаю, товарищ военком, — продолжал Комлев, — что задания на разведку даются штабом дивизии, но выполняют эти задания летчики. А их, летчиков, пеленают, как пеленали раньше детей грудных. Вначале вытянут вдоль боков руки, затем завернут в пеленку из холстины, а поверх еще широким кушаком перетянут и в ногах завяжут крепким узлом. Лежи и не каркай, теперь, мол, не развернешься.

Больше года воюем, а приказы на разведку, как близнецы, походят один на другой: высота, маршрут, время появления над целью. Я не знаю, откуда пошел такой порядок. Это сковывает инициативу летчиков и ведет к печальным последствиям. Немцы изучили наши полеты, как пять пальцев, и встречают нас в воздухе. А я так считаю. Дело штаба дать приказ, что разведать и какие сведения о противнике доставить командованию. В исключительных случаях, если крайне необходимо, ограничить летчика временем. Все остальное должны решать непосредственно исполнители приказа. И об этом мнении эскадрильи прошу вас, товарищ майор, доложить командованию дивизии.

— Замполит первой дело говорит. Идите отдыхать, — завершил разбор боевого дня Локтев.

— Ну, как самочувствие, политичный? — спросил Ветров Комлева по пути к штаб-квартире (так шутя называлась землянка командира и комиссара эскадрильи). Ветров любил подражать первенцевскому Кочубею и своего комиссара называл «политичный ты мой». И даже впервые испытал в бою своего «политичного» по-кочубеевски. В первом совместном вылете он специально закладывал головокружительные виражи, выполнял боевые развороты и другие фигуры высшего пилотажа, но комиссар словно бы привязался к ведущему. В полете Ветров только одобрительно поводил густой бровью да удовлетворенно покачивал головой.

— Настроение? А что? Как всегда.

— Ты только не думай, что с этого дня я твой командир, а ты у меня подчиненный. Мы с тобой как были равными, так и останемся равными по службе, друзьми по боевой работе. И никаких гвоздей.

— А я иначе и не думал.

— Вот и преотлично, все, что ты скажешь, для меня закон, всегда поддержу.

— И я тоже. Указ правильный. Хорошо сказано, что для комиссаров создалось ложное положение. Это и я чувствовал, и ты тоже. Да и каждую мелочь тебе надо было согласовывать со мной. Хотя ты и так знал, что я не буду против. Одна формальность. А Локтев? Смотри, как он изменился. Не узнать. Сравни-ка сегодняшний разбор с теми, что были когда-то.

3

Майор Локтев вступил в командование полком в марте 1942 года. Полк формировался из молодых летчиков и техников, только что окончивших училища. Предстояло в кратчайший срок подготовить часть к боям.

Отличный истребитель, но человек по натуре горячий и вспыльчивый, на первых порах Локтев допускал грубые ошибки в обращении с подчиненными, которые вызывали отчужденность между командиром и коллективом. Как трещина разделяет льдину, так командир отдалялся от своего полка. На счастье на пути Локтева оказался военком Дедов...

Как-то после ужина Локтев зашел в землянку. Дедов писал. Локтев молча порылся в своих бумагах, взял нужную и направился к выходу.

— Куда, Григорий Павлович? — остановил его военком.

— А что?

— Садись, мне поговорить надо с тобой.

— О чем? — пожал плечами Локтев.

— Садись, узнаешь. Григорий Павлович, так долго не протянешь. Самое трудное впереди, а ты уже сейчас, как тень. На себя не походишь, одни глаза да нос торчит.

— К чему это вы разговор завели? Короче, мне некогда, — нехотя садясь на табуретку, бросил Локтев.

— Ты командир полка и у тебя на все должно хватать времени, в том числе и на разговор со мной.

— Что это, исповедование?

— Душевная и дружеская беседа старшего товарища.

— Пока мы на одних правах, и я не считаю себя, младшим по отношению к вам, — переходя на официальный тон, повысил голос Локтев.

— Дело-то не в чинах, дорогой Григорий Павлович, — сказал военком, — а...

— А, понимаю. Как представитель партии и Советской власти, — с иронией продолжал Локтев.

— Да, как представитель партии, я с вами и хочу поговорить, — словно не замечая иронии, тоже официально ответил Дедов. — Это, во-первых. Вы мне в сыновья годитесь, и у меня больше житейского опыта и больше опыта руководства коллективом. Это тоже обязывает меня говорить о вашем стиле работы. Дальше. Мы, как члены партии, обязаны указывать друг другу на недостатки. Ну, и, наконец, как товарищ по работе я должен предостеречь вас от тех последствий, к которым могут привести ваши ошибки в руководстве полком. Есть замечательная пословица: «Друга осуждай в глаза, врага — за глаза». Так вот, я хочу сказать вам в глаза, что думаю. Куда вы сейчас собрались?